— Ты стала самым большим разочарованием моей мамы.
— Ты наверняка ей всё рассказал, в подробностях, — догадалась я.
Серёжка вдруг ухмыльнулся.
— Конечно. Я же страдал. А она беспокоилась. Не знаю, на что ты надеешься, — сказал он, выдержав небольшую паузу. — Гришка не тот человек, который будет тебе во всём потакать. Будешь босая, вечно беременная и на кухне. — Серёжа хмыкнул, вроде бы поддразнивая меня, а я спокойно ответила:
— Может, я этого и хочу.
Он с прищуром вглядывался в моё лицо. А потом заявил, будто выплюнул:
— Все вы одинаковые.
— Я любила тебя.
— Любила?
— Любила, — подтвердила я. — Очень. Много лет.
Серёжа упёрся рукой в стену рядом с моим плечом. Наклонился ко мне и тихо, но весьма выразительно поинтересовался:
— И в какой момент закончилась твоя любовь?
Сказать мне было нечего. Пытаться объяснить ему, что со мной тогда происходило, что я чувствовала, как Гришка упорно вбивал в мою голову мысль о том, что он мне нужен, заставлял сравнивать и с каждым днём открывал правду на истинный характер и привычки любимого мужа — сейчас это было бесполезно. Пришлось бы раз за разом говорить: Гриша, Гриша, Гриша, а это Серёжку только взбесит. Его снова трясло, вены на шее вздулись, губы нетерпимо кривились, и когда он стоял ко мне так близко, я нервничала, не зная, как попросить его уйти.
— Что ты говорила мне в последнее время, помнишь? «Серёжа, я хочу ребёнка, давай возьмём ребёнка», а сама уже беременна от него была?
— Я тогда не знала, — попыталась оправдаться я. — Правда, не знала, поверь мне.
— С какой стати я буду тебе верить?! Что ты сделала для того, чтобы я тебе верил? Врала мне? Прыгала из его постели в мою? — Он широко, но не по-доброму улыбнулся. — Ах да, ты ведь не спала со мной, у тебя вечно болела голова. Ты, любимая, оказывается, честная женщина. Может, мне извиниться перед тобой?
— Серёжа, перестань.
— Нет, я просто понять хочу…
Его пихнули в бок, он отступил от меня, и я увидела Алёну. Даже не слышала, как она из комнаты вышла. А она приказным тоном обратилась к моему мужу:
— Отойди от неё.
Серёжка зло рассмеялся.
— Защищать пришла?
— Да, пришла защищать. А ты чего хочешь? Довести её до истерики?
Он пальцем в меня ткнул.
— Она моя жена!
— Она беременна, Серёжа, очнись наконец! — повысила Алёна голос, взглянула гневно, и Серёжка на самом деле примолк, только рукой махнул. А потом выдал в сердцах:
— Все вы… суки лживые.
Я прикусила затрясшуюся губу, а вот Алёна наоборот, выглядела воинственно.
— Ельский, ты забылся совсем? Ты кому это сказал? В моём доме! Пошёл вон отсюда!
— Алёна, — попыталась я её образумить. На мой взгляд, Серёжку сейчас было нельзя злить, он и без того выглядел взбешённым. Но услышана я не была, Алёна только попросила:
— Настя, иди к детям.
Я посмотрела в сторону гостиной, и в самом деле увидела Алису, которая с беспокойством к нам приглядывалась. Я кинула короткий взгляд на Серёжку, который, кажется, про меня уже успел забыть, и теперь зверем смотрел на хозяйку дома. Посомневавшись секунду, я всё-таки пошла к девочке, увела её обратно в комнату.
— Кто это? — спросила она с тревогой.
— Это… наш знакомый. Ты не волнуйся, он сейчас уйдет.
— Он кричит на маму.
Я сделала над собой усилие и улыбнулась.
— И мама на него кричит. Даже громче, так что боятся нечего. Мама у тебя самая смелая.
Алиса потёрла кончик носа, затем кивнула. Снова присела рядом с братом на ковёр, но я видела, что она прислушивается к голосам в прихожей, и она наготове, в любую секунду готова броситься матери на помощь. Потом даже сказала мне:
— Надо папе позвонить.
— Обязательно позвоним, — согласилась я, не отходя далеко от двери, пытаясь услышать, о чём Алёна с Серёжкой говорят. Но они зло шептались, расслышать ничего не получалось, но слов было много, настолько много, что складывалось чёткое ощущение — у них много претензий друг к другу. Я только услышала однажды, как Алёна проговорила с чувством:
— Вот в этом ты весь — эгоист!
Потом послышалась какая-то возня, я испугалась, что они драку затеяли, хотя предполагать такое было, конечно, глупо. Я осторожно выглянула и вместо потасовки увидела, как закрывается за ними дверь. И уже с крыльца снова послышались голоса.
Мне на месте не сиделось. Понаблюдав за Алисой и попросив её не спускать с Вани глаз, я из комнаты вышла, приблизилась к входной двери, но просто взять и открыть её, не решилась. На крыльце даже свет не горел, это было видно через глазок. Алёна с Серёжей продолжали о чём-то спорить за этой самой дверью, а я не могла унять тревогу. Потом вспомнила про окно в маленькой комнатке рядом с кухней, которую Алёна именовала то прачечной, то гладильной, в зависимости от настроения. Я прошла туда, протиснулась между стиральной машиной и большой корзиной с грязным бельём, стараясь производить, как можно меньше шума, потому что окно, что выходило прямо на крыльцо, было чуть приоткрыто, и моё присутствие могли обнаружить. В полутьме было трудно не натыкаться на предметы, в какой-то момент я замерла, держа руки на весу, потом осторожно подступила к самому окну и выглянула. Подглядывать, конечно, нехорошо, но как ещё узнать, пора кричать «караул» или еще повременить.
Как оказалось, кричать «караул» и правда не следовало, Алёне ничего не угрожало. Она стояла на крыльце, прижавшись спиной к закрытой двери, руками стягивая на груди края пальто, чтобы с плеч не сваливалось, а Серёжка в шаге от неё что-то нервно ей выговаривал. Я палец в щель приоткрытого окна просунула, распахнула его пошире.
— Ты должна была мне сказать, — шипел на неё Серёжка. — Обязана была мне сказать, что она здесь.
— Серёжа, я не знала.
— Да? Не заметила что ли? — ехидно протянул он.
— Я не знала, что она твоя жена.
— Любимый братец в известность не поставил?
— Не поставил, — разозлилась Алёна. — Да и сейчас уже поздно об этом говорить. У них ребёнок будет.
— И это всё решает!
— А разве нет?
Он повернулся к ней.
— Я же забыл, с кем разговариваю. Ты такая же чокнутая.
— Я женщина, и я мать. Причём здесь моё психическое здоровье?
— Чокнутая, — повторил он убеждённее, но с другой, более мягкой интонацией.
А Алёна вроде бы неловко переступила с ноги на ногу.
— Тебе нужно уехать. Гоша скоро вернётся… да и Гришка.
