«Тимур и его команда», которой Лена отдала лучшие годы, пылился на книжной полкой вместе с остальными двумя книжками семейной библиотеки.
– А-а, Серега? – отвлеклась Лена и кивнула. – На разведку пришел?
– На какую разведку? – Серега сделал вид, что не понимает.
– Да ладно, расслабься, но помни, что я все слышу и вижу… – С этими словами Лена снова погрузилась в чтение.
– Пошли на кухню, – подтолкнул приятеля Леха. Стараясь не шуметь, они оставили Лену одну.
– Садись. Конфеток хочешь? Чайку? – предложил Леха.
– Да нет, не хочу, – отмахнулся Тютюнин. Он тяжело вздохнул. – Ты галерею-то спас?
– Ну ты спрашиваешь. На землю, что ли, выливать буду? Нет, все спас, до последней трехлитровки. Ты не представляешь, Серега, сколько всего получилось.
– И сколько?
– Четыреста шестнадцать с половиной литров…
– Да ты что?! – Тютюнин даже поднялся с табуретки и почесал затылок, так поразила его эта круглая цифра – четыреста шестнадцать с половиной. – И где же все это находится?
Окуркин оглянулся на кухонную дверь, затем приблизил лицо к Тютюнину и прошептал:
– Я в гараже погреб вырыл. А Ленке сказал, что яму расширяю. Сказал, чтобы в полный рост ходить – мосты менять и подвеску…
– Мосты и подвеску, – как зачарованный повторил Серега.
От мысли, что все это богатство, вся эта играющая на солнце красота трехлитровых банок может быть использована для мирных целей, у него захватывало дух. Теперь Тютюнин даже не мог себе объяснить, почему он так долго был против новых попыток очистки настоек.
– А ты, я так понимаю, созрел? – осведомился Леха, и на его лице заиграла плутовская улыбка.
– Не то что созрел – перезрел уже, – махнул рукой Серега.
– Случилось, что ли, чего? Заболел?
– Да нет, это все яйца…
– Ну, значит, заболел, – настаивал Леха.
– Да не, яйца фламинговые.
– Фламинговые? – переспросил Леха. Секунду подумав, он добавил:
– Это дело политическое.
– Да какое политическое – мне на них сидеть, на этих яйцах.
– Это еще зачем? Яйца-то фламинговые – чего тебе-то сидеть?
– Да потому что у ФЛЕМИНГИ их, наверное, утащили – ну, ты же знаешь Олимпиаду Петровну. У нее руки быстрее головы работают… Зашла в зоопарк, а там фламинга отлучилась на минутку с гнезда, по нужде или еще чего, так эта, блин, заслуженная работница карманной тяги тут же все и устроила. Небось очнулась уже в метро – в авоське корм для пеликана, в карманах яйца фламинги…
– Да, в этом смысле теща твоя проворная, – согласился Леха. – Если бы она на моем заводе работала, я б, наверно, ни одного мотора не смог бы вынести – все бы ей досталось.
– И моторы, и станки, и кран-балки повышенной грузоподъемности… – согласился Тютюнин.
– Ну, и чего вы дальше с фламингой делать будете? Съедите, как гуся?
– Нет, по задумке моей тещи мы их должны в пруд выпустить.
– В какой пруд, Останкинский?
– Нет, Леха, в тот пруд, который наполнится дождевой водой этим летом. В.нашей яме, понимаешь?
– Вон куда Олимпиада Петровна-то смекнула! – Окур-кин вскочил с табуретки и принялся возбужденно ходить по кухне. Однако, ударившись головой о подвесной шкаф, успокоился и сел на место. – Молодец теща.
– Чего же молодец? Вдруг дождей не будет, тогда эти фламинги будут у меня в ванной жить.
– Курятник получится форменный, – заметил Леха.
– Курятник не то слово – птицефабрика.
Они помолчали, думая об одном и том же.
– Значит, переходим к следующему этапу? – серьезно спросил Окуркин.
– Чего?
– Я говорю, будем вышибать клин клином, то есть повторно настаивать настойки на других… это… наборах трав!
– А ты говорить-то здорово насобачился.
– Ну так – литературу… это… штудирую! Осталось только посоветоваться со старушками по травам. Но это я возьму на себя.
– И когда мы все это закончим? – сглотнув, словно путник в пустыне, поинтересовался Тютюнин.
– За неделю управимся. Но если тебе приспичит, можно так бутылку взять. На бутылку у меня есть.
– Хорошо, я буду знать, – сказал Серега. – Ну, мне пора.
– Постой, я тебя сейчас кваском угощу.
Окуркин открыл холодильник и, отодвинув в сторону помойное ведро, достал банку с квасом.
– А это чего у тебя? – спросил Серега, указывая на ведро.
– Это? Это помойное ведро.
– А чего в холодильнике?
– Так завоняло сильно. Я туда вчера рыбьи потроха выбросил, так наутро такая вонь была, что просто держись.
– Ну и вынес бы ведро, чего в доме держать?
– А там еще и выбрасывать-то нечего. Там еще и половины не набралось. Ну что, квас-то будешь?
– Нет, Леха, спасибо. Чего-то расхотелось. Пойду-ка я лучше домой.
31
Утро следующего дня выдалось солнечное.
Тютюнин подошел к окну и, распахнув его, вдохнул прохладный воздух и нескольких комаров, уснувших на запотевшем стекле.
– Тютюнин! – позвала жена.
Блаженная улыбка сошла с лица Сереги, поскольку он вспомнил, что его сегодня ожидало.
– Тютюнин! – повторно позвала Люба.
– Ну? – обернулся Серега.
– Вот, смотри! – Явно довольная собой, Люба продемонстрировала две зимние варежки, в которых сиротливо болтались фламинговые яйца.
– Варежки-то зачем? – – недовольно поинтересовался Сергей.
– Чтобы яйца не мерзли. И это еще не все – там внутри, в варежках, два термометра маленьких, вот посмотри.
С этими словами Люба потянула за торчащие колечки и показала Тютюнину два купленных в киоске китайских термометра, измерявших китайский Новый год в далекой провинции Кванджу.
– Смотри, чтобы температура не опускалась ниже двадцати восьми. Понял?
– Конечно понял. Что я, по-твоему, дурак? Я, между прочим, старший приемщик, если ты еще не в курсе.
Люба на это ничего не ответила и только усмехнулась, став при этом похожей на свою мамашу.
«Одно змеиное племя», – отметил Тютюнин. Он снова посмотрел в окно и подумал, что зря женился так рано. Ведь если бы он не женился, сейчас бы мог уже стать…
Тютюнин напрягся, пытаясь придумать, кем бы он мог стать, если бы не женился так рано, но ничего путного так и не придумал.
«Ну и ладно, пойду тогда на работу», – обиделся неизвестно на кого Серега и подобрал со смятой постели варежки.
