– Ну что же, это даже лучше.
72
На работу к другу Алексей Окуркин ездил не раз и хорошо знал весь маршрут, однако никогда прежде его при этом не преследовала старуха Живолупова.
Она привязалась к нему прямо возле подъезда.
– Здорово, Леха, – сказал она. – Дай закурить.
– Ты же знаешь, я не курю, – ответил ей Окуркин и огляделся.
Любезности со стороны Гадючихи не сулили ничего хорошего. Это был плохой признак.
– Ну и ладно, чем здоровью вредить, давай просто жвачки пожуем. Хочешь? Я угощаю. Вот смотри – «Орбит» без сахара, а это значит – чистая резина. Пожуешь, а потом можешь на «запорожце» колеса заклеивать.
– Отвали, бабка, у меня колеса не дырявые.
– Ой, не зарекайся Леха! Вчера были не дырявые, завтра будут дырявые. Причем все.
Не отвечая на глупости Живолуповой, Леха попытался оторваться. Однако бабка и не подумала, и не отстала ни на метр во время незапланированного марш-броска до трамвайной остановки.
Запыхавшиеся, они оба запрыгнули в салон, и трамвай тронулся.
– Па-апрашу билетики! – напомнила о себе кондукторша.
Измученный преследованием Живолуповой, Леха покорно заплатил и сел у окошка.
Гадючиха достала из древнего ридикюля тюбик с секретным составом и подошла ближе. Все, что от нее требовалось, – это нанести краской секретного состава метки на спину Окуркину, а потом и Тютюнину.
– Этим мы решим проблему утечки информации раз и навсегда, – сказал ей майор Яндкван. – Умные пули стрю-ляквана полетят только за помеченной жертвой, и мы расстреляем их прямо на людной улице. – Вы, агент Гадючиха,
Станете первым из человеческих людей, кто увидит в действии это чудо-оружие.
– А может, как-то проще, шеф, а? Например, колом по башке. Это у нас самый распространенный национальный метод. Очень надежный, должна сказать.
– Нет, мы, дунтосвинты, – представители цивилизованной нации, а значит, должны широко использовать самые новейшие технологии.
– Ну ладно. Я предупредила.
Как человек ответственный и в службе опытный, Жи-волупова не стала спорить с начальством, тем более что ее услуги щедро оплачивались в зеленых американских деньгах.
И Гадючиха пошла на задание.
Как и следовало ожидать, Леха с самого начала принял ее дружбу без.особого энтузиазма и дважды пытался оторваться, перебегая через улицу прямо перед пролетавшей машиной.
Один раз бабушке даже пришлось запрыгнуть на капот «брабуса» и услышать угрозы по своему адресу.
При других обстоятельствах Живолупова обязательно бы поинтересовалась, что именно имели в виду эти крикуны. Она любила удивлять неосторожных людей. Однако на службе всегда занималась только служебными обязанностями.
На трамвайном маршруте Леха еще дважды пытался оторваться от Живолуповой, выпрыгивая не на той остановке, однако Гадючиха была предельно внимательна и, несмотря на множественные провокации, доплелась за Окуркиным до самого «Втормехпошива».
– Слушай, ты чего за мной увязалась? – вконец рассердился Леха, остановившись перед дверями Серегиной работы. – Ты смотри, я добрый-добрый, но как ткну кулачищем…
– Спокойно, Лешенька! Спокойно, соседушка, я же тоже по делу – вот, меха роскошные сдать собралась.
С этими словами старуха достала из кармана давнишнюю шкурку крота, примерно тысяча девятьсот семнадцатого года рождения.
– Ну и чего ты хочешь, чтобы тебе за нее дали? – строго спросил Окуркин, пытаясь как-то уличить Живолупову.
– Ой, Лешенька! Да какие мои доходы-то! Пусть хоть копеечку какую дадут ржавую, и то мне, старушке обессиленной, помощь будет. Крупы куплю, молочка, картошечки, – стала загибать пальцы Живолупова.
Окуркин не стал слушать и толкнул дверь «Втормехпо-шива».
Живолупова сейчас же прыгнула за ним и для верности нарисовала на спине Лехи дополнительный круг.
– Да пошла ты! – вскрикнул Леха, оказавшись уже в приемке, и оттолкнул локтем надоедливую старуху.
– Да я только пылиночку снять, Ле-шень-ка! – запричитала артистичная Живолупова. – Я и ботиночки тебе хотела почистить!
С этими словами она упала на колени и принялась рукавом шлифовать окуркинские сандалии. От неожиданности Леха отскочил к прилавку и запрыгнул на него, чем удивил и даже напугал Серегу с Кузьмичом.
– А чего же мы дверь-то забыли закрыть? – удивился Тютюнин.
Он еще не выпил этилированного нектара и потому опасался, тогда как успевший слизнуть с пробки Кузьмич, напротив, был радостен и дружелюбен.
– Это что за ужас, летящий на крыльях ночи? – спросил он, указывая на Живолупову.
– Я бабушка неимущая, мил-человек, – с готовностью стала жаловаться Гадючиха. – Угла у меня сваво не-эту, и пальтишка теплаго не-эту, хлебушка хоть дайте, люди добрые, а?
– Вижу тебя насквозь, старая, задумала ты недоброе, – с расстановкой произнес Кузьмич, на которого не подействовала бабкина комедия, а пары фильтрованного бензина позволяли ему зреть самую суть вещей.
– Гражданка Живолупова, мы сейчас закрыты на обед, – официальным тоном произнес Тютюнин. – Покиньте помещение, как и вошли.
– А вот и хорошо, что обед, Сережа, может, и мне какая крошка перепадет, ты ж знаешь, как я нуждаюсь…
С этими словами Живолупова безо всякого приглашения перемахнула через прилавок и, заметив в выдвинутом ящике наполненные стопочки, довольно улыбнулась.
Затем похлопала по плечу Тютюнина и быстро нарисовала ему на спине круг – той самой невидимой краской.
– Ну, коли нежеланная я тут гостья… – Живолупова развела руками.
Выполнив тайное задание, она стала выглядеть более вменяемой. – Пойду. Пойду и не буду мешать… Прощайте, теперь уже навсегда, особенно ты, Леха, и особенно ты, Серега…
– Давай вали скорее, обниматься не будем, – сухо заметил Окуркин.
Живолупова не стала спорить и, с кряхтением перебравшись через прилавок, поковыляла к двери.
Сергей вышел за ней, запер дверь и вернулся к товарищам.
– Ну давайте, ребята… – произнес Кузьмич. Затем принюхался. – Эй, как будто невидимой краской пахнет.
– А что, такая бывает? – Окуркин поднял стопку и, посмотрев ее на свет, счастливо улыбнулся.
– Конечно бывает. Если кого-то собираются ликвидировать, его сначала краской смазывают, чтобы как-то выделить среди других людей, а потом прямо на улице – шлеп!
– Здорово, но ты нам об этом не рассказывал, – заметил Тютюнин и, не дожидаясь тоста, выпил нектар.
За ним последовал Окуркин. У обоих на лицах отразилась вся гамма чувств, соответствующих потреблению нефтепродуктов.
