– Не бывает, Люб. От книжек в человеке просыпается его здоровая рабочая совесть, – с чувством произнес Тю-тюнин и даже сам удивился, с чего это его так понесло.
Наскоро похватав тещиных трофеев, он сунул на закусь в карман два жульена в бумажке и, оставив супругу постигать услышанное, был таков.
77
Тютюнин вышел из подъезда и, воровато оглядевшись, двинулся в сторону гаражей. Как только он исчез за углом дома, старуха Живолупова поднялась из песочницы и, сбросив с головы жесткий чепчик, двинулась следом.
Сегодняшний день выдался для Живолуповой очень напряженным, хотя и приносил ей ежечасно американские деньги. Старушка складывала их в карман кофты и закалывала булавкой, чтобы не выпали.
Потерпев неудачу с покушением на Серегу и Леху, майор Яндкван слезно попросил Живолупову еще понаблюдать за этими странными человеческими людьми.
– Хорошо, чего ж не понаблюдать. Только это, конечно, денег стоит.
– Об этом не беспокойтесь, агент Гадючиха, деньги, лучшие лягушки и почетное дунтосвинтство – все что хотите.
– Остановимся пока на деньгах. Свинство и лягушек оставим на после…
– Как скажете, только отправляйтесь сейчас же.
И Живолупова отправилась. До двора ее доставили на черном «БМВ», а дальше Живолупова, не заходя домой, укрылась в песочнице, благо детишек там почти не было, а те, которые были, сейчас же разбежались вместе с мамами, когда Гадючиха стала повторять считалочку, где «…буду резать, буду бить…».
«Ну вот, блин, триллер начинается», – подумала Живо-лупова, увидев упакованного Тютюнина.
«Сейчас попрется к Лешке в гараж, и там у них начнется».
Чего там может начаться, Живолупова не знала, однако, будучи знакомой с повадками двух друзей, понимала, что зечер будет такой же тяжелый, как и день.
«А кто сказал, что будет легко?» – подзадоривала себя "аючиха, пока, стиснув вставные зубы, перебегала от укрытия к укрытию.
– Агент Гадючиха, как слышите, прием… – донеслось из коммуникатора, который висел у Живолуповой на шее.
– Не мешайтесь, пока я передвигаюся… – коротко бросила она, и коммуникатор присмирел.
Несколькими гигантскими прыжками Живолупова преодолела расстояние до мусорных баков и, приземлившись, спугнула двух котов и штук восемь бомжей, которые мирно разрабатывали свою золотую жилу.
Тем временем Сергей Тютюнин, не ожидая подвоха, остановился возле окуркинского гаража и произнес ключевую фразу:
– У вас продается люминиевая раскладушка?
– Раскладушки нет, – пробубнил в замочную скважину Окуркин. – Могу предложить славянский батон…
– Не батон, а комод.
– Але, Серега! – послышался знакомый голос.
Тютюнин обернулся и увидел Толика по кличке Чалый, которому принадлежал гараж под номером двадцать четыре. Как-то прошлым летом, соединяя «запорожец» с турбиной от садового насоса, Серега и Леха чуть не угробили новенькую иномарку Чалого, стоявшую в гараже. Тогда, к счастью, все обошлось, и улетевшая в небо турбина ни на кого не упала. Она вообще не вернулась на землю.
– Але, земляк! Ты че такой стоячевздрюченный, а? Че как будто на измене весь?
Толик был преуспевающим бандитом и очень гордился тем, что, имея доход, как у министра финансов, знал только согласные буквы и твердый знак.
– Здорово, Толик.
– Лехана ждешь?
– Да нет. Он уже в гараже, – не стал изворачиваться Тютюнин.
– От Ленки шнырится? – догадался Толик.
– Точно.
– Я че базар затеял, Серега! – снова заговорил Толик, помогая себе активно жестикуляцией. – Я хотел тебе предложить свой сарай прикупить – буквально конкретно даром – я ведь, ну ты же знаешь, квартирку в «Дон-Строе» прикупил. Типа на Москве-реке. Типа пароходы буду провожать. И встречать.
– Да мне не нужно – машины нет. И велосипеда нет.
– Велосипед, Серег, дело наживное. Давай я тебе велосипед подарю, конкретный, с рюшечками, а ты мою байду жестяную уторгуешь – будет тебе гараж.
– Я подумаю, Толик, – ответил Сергей.
– Ладно, не горит, – согласился Чалый. – Тока много не думай, а то ухи запотеют. На них тогда дворники ставить придется… Типа шутка, не понял?
Наконец Чалый ушел по своим бандитским делам, и Окуркин, приоткрыв гаражную дверь, заставил Серегу протискиваться туда, будто мышь в банку с крупой.
– Да открой ты пошире! – запротестовал Тютюнин.
– Конспиация, батенька. Конспиация, конспиация и еще аз конспиация, – дурачился Леха, цитируя вождя мирового пролетариата.
Он был уверен в успехе операции, а потому пребывал в отличном настроении.
78
В гараже у Окуркина Сергей не был почти год. За это время в нем произошли значительные изменения.
Первый уровень, где стоял «запорожец», остался неизменным, и это предназначалось для демонстрации Елене, жене Окуркина. Однако стоило гостю заползти на пузе под «запорожец» и спуститься в монтажную яму, как перед ним возникала небольшая дверка, за которой начиналось холостяцкое царство Лехи Окуркина, размещавшееся примерно на десяти квадратных метрах подземной жилой площади.
По стенам схрона в том же порядке, что и в бабушкином подполе, были складированы трехлитровые банки с настойками, которые Лехина бабушка хранила десятки, а может, и сотни лет. И все это богатство освещалось сорокаваттной лампочкой. Красиво одним словом.
– Ну и как тебе? – спросил довольный Окуркин.
Он видел, какое впечатление произвело на приятеля благоустроенное подземелье.
– Я, Леха… – Тютюнин не находил слов. – Просто Эрмитаж какой-то. Прямо Днепрогэс, честное слово…
– Это что! Смотри, какой предметный столик! – похвалился Окуркин. – Видал?
– А почему предметный?
– Предметный почему? – Окуркин почесал макушку. – Предметы складывать – чего уж проще.
– Ага. Ну давай приступим, что ли.
– Не вижу препятствий, коллега. Травяные сборы – вот они, а вот и инструкция Кузьмича. Пожалте…
С этими словами Леха разложил на столе все необходимое и сделал приглашающий жест.
Тютюнин шагнул к предметному столику, взял старый облупившийся дуршлаг и насыпал в него рубленую траву.
Окуркин пододвинул пластмассовый тазик, в который следовало собирать очищенный продукт.
– Какую фильтровать будем? – спросил он, указывая на заставленные банками полки.
Спрятанные за стеклом жидкости разных цветов играли искрами и составляли немыслимые радужные переходы. Они казались Сереге живыми и как будто просились: ну возьмите нас в эксперимент.
