– В ПТУ вместе учились.
– В ПТУ? А что это такое?
– Это… это учебное заведение такое. Специальное.
– Так-так, кажется, я начинаю понимать. Видимо, вы имеете какое-то отношение и к спецслужбам?
– Я?
Серега задумался, не зная, что сказать. С одной стороны, он ни к чему такому не относился, а с другой, водил знакомство с Кузьмичом, на котором клейма уже ставить было негде.
– Я имею отдаленное отношение, – вывернулся Сергей.
– Ага, кое-что вы недоговариваете, однако я не дура – сама пойму, – Фосген поправила отклеившуюся ресницу и, виновато улыбнувшись, спросила:
– Я могу закурить?
– Курите, – согласился Сергей, решив, что за такие деньги ограничивать эту женщину было бы нечестно.
– Как вам пришло в голову прятаться в спальном районе, в обычной, извините, квартире? Ведь это, согласитесь, весьма остроумно… Пока ваших, извините за выражение, коллег валили, заказывали и мочили, вы тихо и мирно жили в этой конуре и, словно швейцарский гном, складывали свои золотые горы. Кто придумал этот остроумный ход?
– Вообще-то жена. Эту квартирку нам за хрущобу поменяли, когда дом сносили. А хрущобу жене на работе дали.
– Понятно. – Фосген-Мешковиц прикурила от зажигалки тонкую сигаретку, что-то поправила в кофре и продолжила:
– Случалось ли вам, Сергей Викторович, корректировать политику правительства, если она не соответствовала вашим интересам?
– Нет, этого я не делал, – честно признался Тютюнин. На что Фосген хрипло рассмеялась и погрозила Сереге желтым от табака пальцем:
– Позвольте вам не поверить, Сергей Викторович, с вашим-то влиянием… Неужели даже в Государственную думу ни разу не заходили?
– Ну, было разок.
– Так уж и разок? – снова не поверила Фосген.
– Да, один раз, зато с Лешкой, ну, то есть с Алексеем Михайловичем.
– Кого же вы там подкармливаете, какую фракцию?
– Никого.
– Ну кто вас там принимал, Зюганов, Жириновский, Явлинский?
– Нас никто не принимал. Мы с Алексеем Михайловичем незаметно прошли по коридорам… потом покушали в буфете и тихо ушли. Не хотели привлекать к себе внимание.
– Так! – произнесла Фосген, перекидывая бычок с одной стороны рта в другую. – Выходит, вы наблюдали за всеми фракциями?
– Ну наверное. – Тютюнин пожал плечами, не представляя себе, какие выводы делает Эльза.
А у Фосген между тем на щеках уже проступил лихорадочный румянец, она нервно сжевала оставшийся окурок. Затем судорожно выдернула из пачки сразу две сигареты и, мастерски прикурив их, выпустила к потолку струю непроницаемого дыма.
– Уф, как же вы меня удивили, – призналась Фосген. – Я ожидала чего-то подобного, но чтобы та-ко-е! – Эльза развела руками, причем в каждой было по сигарете.
– А чего та-ко-е? – Сергей невольно повторил ее интонации.
– Ну вы же режиссер всей думской и законодательной работы! Вы скромно ходите по ее коридорам и смотрите, как народные избранники – а для вас они рабы на плантации – делают свое дело за миску гороховой баланды!
Тютюнин вспомнил упитанные лица народных избранников и отрицательно покачал головой:
– Нет, они живут хорошо.
– Ну, это я аллегорически, – пояснила Эльза, вытирая со лба холодный пот познания.
Внезапно до нее дошло, что если все это она выдаст редактору газеты, а он поставит материал на первую полосу, то Сергей Викторович Тютюнин может запросто списать ее. Списать за разглашение собственных страшных тайн.
После такой догадки Эльза Фосген-Мешковиц посмотрела на простоватое лицо собеседника совершенно по-иному. Теперь за кажущейся простотой и невыразительностью она видела скрытые возможности серого кардинала.
– А… а вы меня не убьете? неожиданно спросила Эльза жалобным голоском.
– Чего ради? – не понял Сергей.
– А… можно позвать вашу жену? – попросила Фосген, надеясь, что в присутствии супруги Сергей Викторович не начнет лупить ее по голове чугунным утюгом отечественного производства.
– Люба! Люба-а-а! – крикнул Сергей. Из спальни показалась сонная физиономия супруги.
– Ой, извините, – смутилась она. – А я чего-то свалилась да и уснула… Может, вам чайку?
– Нет, спасибо, я уже собрала материал – пора убираться, – затараторила Эльза, быстро собирая в кофр аппаратуру.
Люба вышла на середину комнаты, и Фосген-Мешковиц, машинально взглянув на Любины тапочки, поразилась окончательно.
– Но ведь это, кажется, мех сиамского Рудольфа?! – воскликнула она, нервно тыкая пальцем, будто заметила таракана.
– Вы знакомы с мехом сиамского рудольфа? – приятно удивился Сергей.
– Только по каталогам. У меня не те доходы, чтобы покупать… Но чтобы тапочки!
Фосген вскочила с дивана и, бросив торопливое «до свидания», стала ломиться в шифоньер.
– Выход не там! – крикнула Люба, схватила мятущуюся Эльзу за плечо и довела до самой двери.
Щелкнул замок, Люба вернулась в комнату.
– Ты зачем эти тапочки надела?
– Хотела тебе приятно сделать. Но вообще, Сереж, я не верила, что этот мех такой дорогой, пока эта курилка не заметила… Кто она?
– Журналистка какая-то, – пожал плечами Тютюнин. Вспомнились приключения прошлого лета, когда ему в приемку сдали совершенно нового сиамского рудольфа. Тогда он принес его домой, а преступная теща посоветовала Любе сшить из него тапочки.
Люба сшила две пары, получилось по пять тысяч долларов.
Вспомнив про доллары, Сергей оживился и достал из кармана шесть стодолларовых бумажек.
– Это откуда у тебя? – спросила Люба, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.
– Она дала. – Тютюнин кивнул в сторону входной двери.
– А за что?
– Она меня интевр… интре… интер-вью-ировала, – с трудом выговорил он.
– Это как? – спросила Люба, с подозрением косясь на мужа.
– На вопросы я отвечал.
– А она?
– А она их задавала.
116
Рано утром, часов в пять, в окошко председателевой избы громко застучали.
Карл Фердинандович Линней, бывший конюх, а теперь исполняющий обязанности председателя колхоза, оторвался от подушки и за запотевшим стеклом узнал лицо полевого сторожа Митрофана.
– Беда, председатель! – голосил старый Митрофан. – Беда, красные за околицей!
– Как красные? Где? – не поверил Карл Линней и, наспех запрыгнув в просторные портки, выскочил на крыльцо.
