Робот недолго испытывал терпение беглецов, получив какое-то указание, он зажужжал подачей и пошел прочь, то ли в глубину лесной зоны, то ли на другую сторону дюны. А Ферлин и Джек посидели еще минуту, прежде чем двинуться дальше — незаметность и бесшумность такого часового произвела на них впечатление.
Если бы он не играл пушкой, они могли попасться.
Какое-то время после этой встречи компаньоны шли медленно, но затем вернулись к прежнему темпу и прошагали так еще полтора часа. Ферлин уже стал подумывать о том, что главный патруль ушел с дюны, признав поиски бесперспективными, но в то же время он понимал, что поддаваться этому чувству нельзя, каким бы желанным это ни казалось. Случалось, что на передовой, измотавшись в боях и маршах, солдаты подсознательно отключали осторожность, переходя в выдуманную ими безопасную реальность. Обычно таких людей госпитализировали, если, конечно, успевали.
Ферлин постоянно себя одергивал, настораживал, предупреждал, и это ему помогло, он первым услышал приближающийся патруль, а не патруль его.
Сначала дали о себе знать вездеходы, гусеницы которых стрекотали слишком громко. Обе машины двигались вдоль наружной стороны дюны, где стояла дискорама.
По уже отработанной схеме Ферлин и Джек спрятались в не слишком густом кустарнике под самым склоном, предоставляя солдатам подозревать какие угодно кусты, только не их убежище.
В этом патруле солдат оказалось значительно больше, чем в первом, поэтому шли они частой цепью и больше уделяли внимание склонам.
Ферлин устал от этой игры и надеялся, что патруль пройдет быстро, однако наверху что-то пошло не так.
— Очень интересно, кто это там прячется? — словно из пушки, прогремело над головами беглецов.
Джек и Ферлин переглянулись, затем старший компаньон стал быстро сматывать с ружья ветошь. Потом тихо, без щелчка, вставил магазин с четырьмя патронами и, взяв у Джека мешок, прошептал:
— Сейчас я выстрелю и побегу, ведь они не знают, что нас двое. А если меня поймают, то найдут объектив, и все свяжется воедино. Ты же останешься ни при чем.
— Ну что, сам выберешься или мне твою задницу свинцом нашпиговать? — настаивали сверху, и Ферлин понял, что тянуть больше нельзя, иначе убьют обоих.
Это секундное замешательство спасло его. Наверху раздался смех, и уже другой голос произнес:
— Ну что, Браницкий, не работает твой театр!
— Что значит не работает? Если бы там кто-то был, он бы уже выскочил и сдался.
— Что-то пока никто не выскакивал, хотя ты за два часа уже целый спектакль сыграл.
Снова послышались смех и обиженный голос Браницкого:
— В любом случае, сэр, это лучше, чем палить по кустам и потом объясняться с капитаном.
— Ну ты еще поучи меня, артист…
14
Потратив на обратный путь слишком много времени, компаньоны в полной темноте добрались до холмов и устроились на ночлег под невысоким деревом, выгнав из-под него целое семейство крыс.
— Вот здесь и устроимся, а уже завтра, с утреца, рванем домой.
— Ох, да… — произнес Джек и не сел на землю, а обрушился, словно подмытый водой глиняный берег.
— Хорошо, что тут песок, даже подстилки не нужно, — заметил Ферлин.
— Мне все равно. Я усну как угодно.
— А ужин, Джек?
— Какой ужин, ты что, издеваешься? Спроси меня, как я себя чувствую?
— Ну и как ты себя чувствуешь?
— Никак не чувствую… Никак, и все тут…
— Разуваться будешь? — спросил Ферлин, снимая сапоги.
— А смысл? Не сниму сапоги, ноги буду сырыми, сниму сапоги — ноги замерзнут. В тот раз хоть трава была сухая, а сейчас только песок.
— Снимай, здесь теплее, чем в низине да возле воды.
— Ох, совсем не хочется двигаться, — простонал Джек, лежа под деревом.
— Может, все же сыру? А то ведь времени поесть не было.
— Да я про еду даже не вспомнил. Пока не стемнело, так и думал, что сейчас выскочат из засады и начнут палить. Ужас просто.
Ферлин улыбнулся. Его и самого до самых холмов не отпускала эта тревога. Будь начальник в дискораме поумнее, он оставил бы до ночи засаду, и дело было бы сделано. А так только шум один.
Достав сыр, Ферлин отрезал два ломтя и отметил, что еды хватит еще и на завтрак. Один кусок он подал Джеку, и тот стал нехотя жевать.
— Нет, Ферлин, больше я на твои уговоры не поддамся. Я думал, охота на маронского гуся, думал, мяса поем, а тут настоящий фронт. Передовая!
— Ну, до передовой далеко, однако временами порохом попахивало. А мяса ты все равно наешься. Если я обещал, значит, так и будет.
Дожевывали сыр они молча. Потом допили воду из фляжки, и Джек спросил:
— Точно дашь мяса?
— Точно.
— А откуда возьмешь?
— У меня уже добыча поймана.
— А какая добыча, большая?
— Большая, мать будет довольна. Наварит тебе, нажарит, и будешь ты кушать и говорить: «Ай да Ферлин, ай, спасибо ему за мясо нежное, словно у курицы».
— У курицы? — оживился Джек и сел.
— Ну курица, и что?
— Ты ел курицу, Ферлин?
— Да, ел. Мы тогда стояли под Кюнстином, городок такой был. Там имелась собственная куриная ферма, и нам через день давали на ужин по куску курицы.
— Ух ты, счастливчик! — восхищенно произнес Джек и подвинулся к Ферлину. — Ну и как она?
— Очень вкусно. Мне нравилось, я всегда добавки просил.
— И давали?
— Конечно.
— Ух ты!
Сонливость и усталость Джека как рукой сняло. Информации о курице в их краях было мало, хотя он слышал, что в Ловенбрее несколько кур живут в вольере в зоопарке.
Говорили даже, что их специально охраняют, потому что много раз на них покушались похитители. А еще в деревне говорили, будто один богач выкупил у зоопарка одну курицу за десять тысяч лир и сожрал ее в одиночку.
— Однажды я видел кино, где ели курицу, — признался Джек. — Но ее показывали совсем недолго, что-то там на тарелке. Я этот момент четыре раза пересматривал, но так ничего и не разглядел. А мужчина и женщина, которые там за столом обедали, так ничего про эту курицу и не сказали, только про любовь да про любовь. Кому это интересно?
— Только не говори мне, что ты хочешь попасть в армию именно для того, чтобы поесть курицы, — с усмешкой произнес Ферлин.
— Ну нет, конечно, не только из-за курицы, а ради заработка. Но о курице я тоже думал. А вот скажи мне, — Джек снова заерзал, пододвигаясь к Ферлину, — вот скажи, курица, она какая?
