– Трюхе, Славке и Димону можешь не говорить. Они и так все знают. В случае чего – сделают вид, что в первый раз тебя вообще видят. Не лезь, короче, к ним, а то опять огребешь.
– Ладно.
– И не трепись больше! По-хорошему тебя прошу. Тебе самому лучше будет.
– Ладно. Не буду.
– Все. Свободен. Иди, стреляй врагов своих. Скажешь, хирург Пирогов реанимацию закончил.
– Пирогов? А у нас возле Коммунарки площадь Пирогова есть.
– Иди бога ради, потерпевший. Иди и про задание свое не забудь.
– Ага. Ну, я пошел?
– Будь здоров, солдат удачи.
Вот так.
Разделим-ка мы группу подозреваемых древнейшим детективным способом. На ложного живца. Если послезавтра ночью на пустыре произойдет новая движуха – злоумышленник среди наших велосипедистов. Если будет все тихо – в деле или Трюха, или Славик, или… нет, все же Димон здесь по-любому ни при чем. Обмочиться ради достоверности? Для восьми лет это уж чересчур круто.
И скорей всего, Трюханов тоже не при делах. Давно его знаю: прост, понятен и незатейлив. Вот насчет поджечь что-нибудь – тут он Ломоносов. А придумывать или участвовать в интригах – здесь у нас глухо как в танке. И остается такой вот расклад – либо кто-то из велосипедного пелетона, либо… рыжий Славик!
Чужак ты наш загадочный.
Посмотрим.
Глава 6
Я в жизни видел много съемов…
Родители искрились тайной.
В воздухе витало предвкушение радостного сюрприза. И мама, и папа загадочно улыбались, многозначительно переглядывались и… тянули сладостную резину ожидания.
«Путевку, что ли, батя получил? Ту, которая за полцены, в «Горный»? – равнодушно подумал я. – Нужно, кстати, из Шефа вытрусить эти деньги. Пусть премию, что ли, для бати организуют. С какой это стати за мое подпольное сотрудничество с безопасностью мы еще и приплачивать должны?»
– Сынок! А чего бы тебе этим летом больше всего хотелось? – начала свою мудреную сольную партию мама.
– Ну-у, не зна-аю, – стал я кочевряжиться и слегка подыграл этим доморощенным аниматорам, – может, съездить куда, мир посмотреть, себя показать…
Мама просияла:
– А вот угадай, что у папы за спиной?
Я вздохнул обреченно:
– Комод старый у папы за спиной. Тот, что нам бабушка подарила, когда мы квартиру в этом бараке получили. На радостях, что мы съедем от нее наконец.
Батя заулыбался. Растет сынок! Папины мысли вслух транслирует. Причем такие, за которые сам батя моментально огреб бы. Морально, разумеется.
Мама поморщилась:
– Да нет, Витя. Что же ты у меня бестолковый-то такой? В руках у папы! За спиной, но в руках.
Ах, бестолковый?
Значит, это у вас только Василий подрастающий гений? Не вылупившийся пока из скорлупы тугодумия? Ладненько. Сейчас вы точно почувствуете счастье от того, что спулите меня наконец с глаз долой, куда-нибудь в детский концентрационный лагерь!
Я сосредоточенно потер лоб, потом почесал затылок, посмотрел зачем-то в потолок и изрек:
– А! Понял! У папы… В руках… За спиной…
– Ну?
– Ага! За спиной… У папы… В руках…
– Так-так-так. Что у папы?
– Скорей всего… Мм…
Папа, как представитель сильной половины племени прямоходящих, терпеливо помалкивал, изредка почесываясь свободной от сюрприза рукой. Мама же явно расстраивалась вопиющей бестолковости собственного отпрыска, медленно, но верно приближаясь к опасной черте красного цвета, за которой зона терпения резко обрывалась в глубокую пропасть. Как американцы эту грань называют? Kill Line. Линия Смерти. Не, по-русски изящнее – «красная черта»… К тому же отечественный вариант оставляет хоть каплю надежды…
– …В руках… За спиной… Там, где комод… бабушкин… И, значит, у папы…
Еще-еще. Самую малость осталось… до пропасти.
Пару секунд до взрыва…
Обратный отчет пошел: пять, четыре…
– У па-а-апы…
…три, два…
– За спино-о-о-о-о-ой…
… один… и-и-и…
– Глобус!!! – радостно воскликнул я, как из хлопушки выстрелил.
Так в боевиках перерезают кусачками синий ну или красный провод. В последние полсекунды…
– Пуф-ф-ф, – шумно выдохнул отец и вновь обреченно почесался.
– Глобус? – опешила мама. – Почему глобус? При чем здесь вообще глобус?!
Мама изо всех сил пыталась не повышать голоса на несчастного ребенка со слабенькой головкой:
– Откуда! В твоей! Башк… гм… Голове. Да! В голове! Откуда в твоей голове вообще появился… ГЛОБУС!!!
– Ты же спросила, чего я хочу? – невинно захлопал я глазами, готовый уже разреветься по малости лет и в силу собственной ущербности. – А я сказал, мир повидать. А мир – это что? Мир – это ГЛОБУС! Куда я, ик! Пальцем покажу, ик-ик! Значит, ик… туда и… ик-ик-ик! Ы-ы-ы…
Вот вам!
Свинья я, конечно, распоследняя. Родичи осчастливить меня хотели. Ссылкой в лагерь. Себя заодно тоже порадовать. Свободой от сына. А я!
Поросенок неблагодарный!
– Люда! – укоризненно сказал батя. – Того. Ну, как это? Типа…
Мол, «соответствуют ли в данную минуту наши с тобой манипуляции принципам Макаренко и Сухомлинского в отношении хоть и старшего, но тем не менее еще недостаточно взрослого ребенка?».
– Заткнись!
Что означает: «Не надо беспокоиться, коллега. С точки зрения элементарной педагогики, где, как известно, я уже стаю собак съела, здесь у нас все под контролем».
М-да.
В этом она вся, моя ненаглядная мамочка. Одержимое стремление делать все правильно и по науке, особенно что касается воспитания собственных чад. Яростное притягивание практики к теории, и если где-то что-то «не бьет», то тем хуже для теории! «Тупые они, что ли? Чему их там учат?» Это по отношению к школьным учителям. Дилетантам и недоучкам, естественно.
Или же пускай будет хуже для практики: «Умные там больно! Пускай попробуют с живыми детьми поумничать!» К этим же учителям, но при других обстоятельствах.
А раз ни там, ни там достойных светил нету, мы энту пен-дагогику… сами изобретем.
Так, как нам надо!
– Виктор! Ты что, маленький, что ли? – строго укорила мои «нюни» мать. – Я ведь читала тебе про пионера-героя Валю Котика! Ты же помнишь? Он ведь не плакал, когда его фашисты ранили…
– Ладно! – резко оборвал я свои всхлипывания. – Вторая попытка.
Родители тревожно замерли.
