– Держись крепче! Не стесняйся.
Теперь главное – успеть.
Эпилог
На удивление, нас с Козетом не четвертовали.
И даже не колесовали. Да что там, даже в кипятке ни разу не сварили и кожу предпочли не сдирать. Больше скажу, морщась и гримасничая, Сергей Владимирович после скрупулезного «разбора полетов» вынужден был признать целесообразность всех наших действий. В том числе – подчеркну – и моих тоже, как это ни странно. В той их части, разумеется, о которой я счел нужным ему сообщить. Ирина знает чуть больше. Знает и молчит.
После всех событий он стал чуточку другим, наш начальник. Да и мы, скорей всего, тоже. Все мы растем, меняемся, как-то меняем мир вокруг себя. А этот измененный нами мир бумерангом пытается и нас слегка покорежить.
И все это – как школьную домашку выполнять без черновика.
Все набело, с первого раза. Без права на ошибки и помарки. Точнее, это право все же присутствует, как мы с вами раньше выясняли, но оно как раз и находится в той самой обойме роковых выстрелов, меняющих мишень-действительность самым непредсказуемым образом.
И только немногим дано знать, куда полетит пуля. Замечу – не куда может полететь, а именно куда полетит. В какое конкретно место вонзится расплавленный от сверхзвуковых скоростей кипящий свинец, в какие стороны побегут разрывы и трещины на истерзанной фанере, куда взметнутся хлопья обожженной бумаги и многое-многое другое.
Только к чему эти знания?
Эти избыточные и никому не нужные знания. Эта лишняя ветка в переросшем кустарнике. Лишний язык пламени в лесном пожаре. Этот лишний кружок волн вокруг булькнувшего на глубину булыжника. Насколько его хватит? Кому он поможет и что он изменит?
Все суета.
Все тлен, если… если, вопреки собственным инстинктам и заветам равнодушной матушки-Природы, ты начинаешь жить не только для самого себя, всеми правдами и неправдами выгрызая свое жизненное пространство. Если ты осмеливаешься попирать устои эволюции и позволяешь себе безрассудство заботы о других людях. Нет, не родственников. И не соседей. Не братанов, не земляков, не одноклассников и не сослуживцев. Просто других. Посторонних. Чужих и даже не всегда хорошо к тебе относящихся.
Слов нет, это легко делать, имея в запасе целую жизнь.
Или, как в моем случае, не в запасе, а уже за плечами. Не предполагая, а зная результат. Или, как в случае с Полиной, – две жизни за плечами и целую галактику повторяющихся на твое усмотрение дней. Не жалко кое-что и пожертвовать для других.
А если жизнь одна?
А если дни неповторимы и уникальны, как сетчатка глаза?
Становится как-то жалко разбазаривать это сокровище на посторонних. И муторно от понимания, что делать это просто жизненно необходимо. Не для кого-то, а для самого себя… все больше и больше нелюбимого…
А вы, кстати, знаете, что Полина умерла?
Да. Это так.
Умерла на следующий же день после гибели ее отца, Богдана Вуйчика. Без всякого сомнения, хорошего и порядочного человека. Близкая подруга ее мамы, тетя Таня нашла девочку утром мертвой в ее же собственной постели. На тумбочке рядом обнаружили новую и практически нетронутую коробку снотворного, не хватало только двух таблеток. Даже стакана с водой не было, чтобы запить. Так проглотила.
Считаете, что самоубийство?
Отнюдь. И даже не случайная передозировка. Лекарство, по сути, безопасно. И в крови нашли лишь остаточные компоненты транквилизаторов, и то в смехотворной пропорции.
Наверное, девчонка сильно переживала из-за смерти отца. Фатально. Вот сердце и не выдержало. И диагноз, кстати, «острая сердечная недостаточность». Понятия не имею, что это значит, но понятно, что связано с эмоциональным фактором.
Кто ей успел сообщить про отца?
Да я и успел.
В тот же день. Точнее, в тот же вечер. Специально торопил Ирину, чтобы вписаться до двенадцати. И успеть пообщаться с Полиной, пока не насупила полночь. Чтобы ей было достаточно просто заснуть до двенадцати, а не целенаправленно накладывать на себя руки.
Ах, как она была права!
Как это, оказывается, больно для окружающих.
Даже для таких посторонних людей, как я. И как наш Шеф. Он, по-моему, вообще убивался больше всех, хоть и виду не показывал. И стал после смерти Полины чуть-чуть другим, как я уже говорил. Во всяком случае, поиски детей Индиго прекращены окончательно и бесповоротно.
И знаете, что наиболее поразительно?
Мне тоже очень больно!
Несмотря на то что я знаю точно – девочка Полина жива. Как жив и ее отец. Уж об этом-то, я надеюсь, она позаботится. Да что там, я уже об этом позаботился, подробно проинструктировав Полину, что ей нужно делать на следующий день, а чего не делать ни в коем случае! Как вы понимаете, «на следующий день» – это относительно сугубо ее ощущений. Для нас, оставшихся здесь, этот день уже прошел, бесславно, бессмысленно и кроваво. И боль от этого не становится слабее, хоть она и фантомная по сути. Для меня во всяком случае.
А может быть, я просто скучаю… по этой невыносимой девчонке…
Шеф опять ни о чем меня не расспрашивал.
О! Пардон. Имеется в виду, не спрашивал о том, что непосредственно касается Полины. Обо всех остальных моих похождениях допрос был чуть ли не с пристрастием. Может быть, начальник и грустил, но менее зубастым он от этого не стал. Вывернул мою душеньку наизнанку, выпытал все, что я позволил ему выпытать. А вот про Полину – молчок. И ведь он знает, что я к ней ездил вечером. А утром ее не стало. Есть предмет для здорового любопытства? Есть. А он молчит! «И ты знаешь, Шурик, как-то даже вот… тянет устроить скандал…» – «Не надо!»
Точно не надо?
Может быть, я уже созрел для откровенного разговора? Сам! Не знаю.
Не уверен, надо ли мне это. В том, что пользы не принесет окружающим, – уверен. Лишние круги по воде. А проточная та вода или стоячая – от булыжника не зависит. Не сможет он развернуть реки вспять или превратить болото в Ниагару, как бы ни тужился. Даже если булыжник и прилетел с другой планеты. Не имеет значения, если этот метеорит не… астероид.
Я – так точно нет!
По-любому недотягиваю своими размерами и массой тела. Мелковат в плечах, как ни крути телескопом. Вот и задумаешься лишний раз – оно мне надо воду баламутить?
Вообще, если подумать, детство – самое золотое время в жизни человека. А мне его подарили во второй раз! Так чего же тебе, хороняка, еще надобно? Живи да радуйся. А приносишь кому-то пользу – так и… взагали чудово, как говорят у нас на юге. Поменьше только жалей себя и не занимайся самолюбованием. Вредно это. Да и нечестно.
Твоя немыслимая «фора» перед остальными людьми – вовсе и не твоя заслуга. Как не является заслугой мнимое превосходство мальчика-мажора, родившегося с золотой мобилой в зубах, перед пацанами из подворотни. Которые эту мобилу, к слову, запросто могут и отжать между делом, доказывая тем самым мой постулат о тщетности пустой и незаслуженной гордыни.
