По другой версии, виновником трагедии была экстремистская часть правящей верхушки, о чем неоднократно заявляли руководители РПФ. Так считали и многие бельгийцы, свидетели событий в Кигали в первые часы после падения самолета. Один из них, Кристиан Жозеф Дефрень, член бельгийской миссии по военно-техническому сотрудничеству, вспоминает: «Что меня поразило, так это стремительность действий ВСР. Не прошло и 20 минут после покушения, как весь город был разделен на участки блокпостами и блокирован. Мне показалось, что все эти военные были в курсе того, что произойдет и что должно произойти, еще до покушения»
[228] (курсив мой. – И. К.). Эту версию поддерживает большинство ученых и представителей прессы – Жан-Франсуа Дюпакье, Колетт Брекман, Жерар Прюнье, Жак Морель и многие другие
[229].
Однако кто прав в этой дискуссии, не столь важно. «Спор по поводу покушения, – справедливо замечает французский социолог Андре Гишауа, – вращается вокруг одной ложной посылки: знать, кто его совершил, – значит знать, кто несет ответственность за события, которые за ним последовали. <…> Но покушение как таковое не может рассматриваться как причина геноцида»
[230]. Важно другое: кто бы ни стоял за убийством Хабьяриманы, оно было использовано экстремистскими группами руандийской элиты, чтобы укрепить свои политические позиции, физически уничтожив лидеров оппозиции хуту и проведя ограниченную этническую чистку тутси, прежде всего в столице. Тем самым, как казалось этим группам, они обеспечили бы политическое сплочение хуту перед лицом РПФ, лишив его возможности играть на разногласиях внутри «этнического большинства», и уменьшили бы число его реальных и потенциальных сторонников. Однако всего за несколько дней раскручивание спирали насилия привело к тому, что запланированный полицид неизбежно перерос в широкомасштабный геноцид.
Первые дни: от полицида к геноциду
Смерть была банальной вещью, было тотальное равнодушие…
Один из руководителей интерахамве
Ночное совещание в Главном штабе армии
Со смертью президента наступил час Багосоры. Начальник ГША погиб, министр обороны и два руководителя ГША Алоис Нтивирагабо (начальник отдела G-2
[231]) и Грасьен Кабилиги (начальник отдела G-3
[232]) находились за пределами страны. Сразу же после катастрофы «Фалькона-50» Багосора на правах самого старшего функционера МО созвал в здании ГША собрание 16 высших офицеров «для обсуждения вопросов военно-политического характера», которое продолжалось с 21:00 до 4:00 следующего дня
[233]. В нем участвовали глава ГШЖ Ндиндилийимана, командир батальона разведки Франсуа-Ксавье Нзувонемейе, начальник управления финансовых служб МО Сиприен Кайюмба, начальники отделов G-1
[234]и G-4 ГША
[235] Жозеф Мурасампонго и Огюстэн Рваманюва, начальники отделов ГШЖ Теофиль Гакара и Поль Рваракабиже, командир базы Кигали-Каномбе Жан-Мари Ндахимана, ответственный за связь МО с МООНПР Ефрем Рвабалинда и др.
[236] На встрече, однако, отсутствовали самые влиятельные союзники Багосоры в военном руководстве – Протэ Мпиранья и Алоис Нтабакузе. В то же время на него были приглашены Даллэр и Маршал; первый появился в 22:00, второй – около полуночи.
Багосора в гражданской одежде играл на собрании ведущую роль. «Во время совещания, – вспоминает Бальтазар Нденгейинка, советник министра обороны по техническим делам, – телефон звонил беспрестанно. Багосора попросил перенести его в другую комнату. С этого момента он выходил каждый раз, когда там звонил телефон. <…> Как только гибель президента и начальника Главного штаба были официально подтверждены, полковник Багосора предложил, чтобы армия взяла все в свои руки, однако другие офицеры, не принадлежавшие к близкому окружению президента, придерживались иного мнения. Кайюмба же согласился с Багосорой, получив телефонные сообщения от офицеров»
[237].
Судя по свидетельствам участников, решающую роль в провале плана передачи власти военным сыграл Даллэр, что подтверждается многими. «Когда Даллэр прибыл к 22:00, – рассказывает Ндиндилийимана, – Багосора объяснил ему ситуацию. Подтвердив, что президент действительно погиб в авиакатастрофе, он сказал ему, что мы создадим кризисный комитет, чтобы контролировать ситуацию. На вопрос Даллера, что конкретно мы намереваемся предпринять, Багосора не дал ясного ответа. Тут вмешался я и объяснил, что если речь идет о захвате власти военными, то нужно сначала измерить температуру международного сообщества, чтобы знать, поддержит ли оно нас в наших проектах. Все сразу согласились с моим предложением»
[238]. Даллэр же высказался вполне определенно; по словам Нденгейинки, он заявил, что «если мы примем предложение Багосоры, ООН уйдет из страны»
[239].
Вопрос о власти обсуждался в крайне жестком ключе. Спор велся в основном между Багосорой и Даллэром. Перед совещанием у Даллэра состоялся телефонный разговор с Агатой Увилингийиманой, которая сообщила ему, что не может связаться с частью министров, в том числе с министрами от правящей партии («некоторые, может быть, были убиты»); она сказал, что должна приложить все силы для недопущения гражданской войны
[240]. Даллэр был убежден, что Увилингийимана имела все основания занять пост первого лица в государстве. Багосора думал иначе. Он заявил, что «во имя страны и во имя мира» власть должна перейти к присутствующим здесь представителям армии и жандармерии и попросил Даллэра поддержать его предложение
[241]. Тот не согласился с ним, ссылаясь на то, что погиб лишь глава государства, но осталось легитимное правительство под руководством премьер-министра Агаты. «Ответ последовал незамедлительно, – вспоминает Даллэр. – В нем сквозила враждебность, смешанная с нетерпимостью». Багосора упрекал «госпожу Агату» в том, что с 1 января она фактически не находилась у власти, что «она не тот человек, который должен принимать решения», что у нее не было никакого авторитета, что «нация не признавала ее как руководителя» и что невозможно даже представить ее в этой роли
[242]. Правительства, по словам Багосоры, просто не существовало, о чем он прямо сказал Даллэру
[243].
