По просьбе лидеров интерахамве, опасавшихся негативной реакции простых милиционеров, Нзирорера добился от Багосоры выделения для этой миссии военного эскорта
[384]. На военном джипе в сопровождении трех парашютистов
[385] они в тот же день
[386] дважды объехали основные блокпосты в городе, передавая находившимся на них интерахамве требование правительства, а по возращении отчитываясь перед Мугензи и руководством НРДДР
[387]. В своих выступлениях ораторы в первую очередь ссылались на негативную реакцию международного сообщества, при этом подчеркивая, что сами блокпосты должны сохраняться. Простые милиционеры относились к их призывам по-разному. По словам одного из выступавших, «общей реакцией обычно было удивление… “Правительство вместо того, чтобы предоставить нам оружие для защиты от врага, требует, чтобы мы опустили руки и позволили РПФ и его сообщникам убивать нас”, – говорили они. Мы отвечали: “У правительства есть проблемы с международным сообществом, если так будет продолжаться, люди не смогут ходить даже на рынок. В любом случае, когда-нибудь <это должно прекратиться>”. Одни были чересчур непримиримы, и тогда приходилось использовать угрозы. <…> …другие относились с пониманием и выражали согласие, третьи ворчали; было ясно, что они подчинялись формально». На блокпостах в юго-западной и западной части Кигали (Гитега, Ньямирамбо, Ньякабанда, Ньябугого) интерахамве, как правило, выслушивали своих лидеров спокойно и без возражений, однако в некоторых случаях они открыто выражали свое несогласие, утверждая, что постоянно сталкиваются с агентами РПФ. «Те, кто любит друг друга, – заявили милиционеры на одном блокпосту в Ньякабанде, – уходят вместе», намекая, что тутси, которых любил Хабьяримана, должны отправиться вслед за ним. Сильное недовольство продемонстрировали интерахамве в Кимисагаре на нескольких блокпостах, охрану которых возглавляла Роза Карушара: они назвали указание правительства «бессмысленным», так как его выполнение означало отдать себя на растерзание РПФ, и потребовали, чтобы власти «прислали оружие для защиты». Как свидетельствует один из участников этого рейда, «существовал риск, что нас линчуют милиционеры, которые могли принять нас за “сообщников”». Еще большее раздражение призывы правительства вызвали у интерахамве в северо-западных кварталах, находившихся недалеко от зоны боевых действий РПА (Мухима, Гацата, Гисози). Они были «очень нервозны» и также требовали оружия. На одном блокпосту в Мухиме милиционер задал своим приехавшим руководителям вопрос: «Кто вы на самом деле?», добавив, что «у сообщников много личин».
Недоверие к «миссии умиротворения» объяснялось общим недоверием к власти. Участвовавший в ней высокопоставленный интерахамве признается: «Миссия, которую нам поручили 10 апреля, проводилась только ради формы. Тот факт, что в ней не были задействованы ни армия, ни жандармерия, показывает, что эти приказы не отдавались тем структурам, в компетенции которых должны были находиться операции такого рода»
[388]; «…это была двусмысленная миссия и лишь для видимости. Это все равно, что пускать пыль в глаза»
[389].
Свою лепту в дискредитацию операции внесли и руандийские СМИ. С одной стороны, с призывами к умиротворению вышли в эфир первые лица государства: президент
[390], премьер-министр
[391], председатель правящей партии. 11 апреля Камбанда давал по радио рекомендации префектам: «Объясняйте то, что произошло, что смерть главы государства, что беспорядки, которые имели место в городе Кигали, как и возобновление военных действий инкотаньи, не должны побуждать руандийцев сражаться друг против друга. Убедите их, что в стране есть три этнических группы, а именно хуту, тутси и тва, и несколько регионов и что эти этнические группы и регионы являются составными частями нации и никто не может исключить одну из них. Скажите им <…>, пусть они избегают того, что разделяет людей, – зависти и сегрегации, основанной на региональном, но особенно на этническом критерии, потому что кажется, что именно она превалировала в последнее время»
[392]. В тот же день Нгирумпаце обратился к членам своей партии с требованием «заняться безопасностью других людей»: «Пусть воры перестанут воровать. Пусть убийцы перестанут убивать. Я хотел бы в моем качестве председателя НРДДР потребовать от всех активистов партии, особенно от молодежи, чтобы они вместо того, чтобы причинять зло, лучше бы обеспечивали безопасность других <людей>, особенно беззащитных. <…> Мы призвали жителей кварталов освободить улицы. <…> Я думаю, что мы должны бороться против тех, кто на нас нападает, но мы не должны бороться против людей, которые не вооружены… Наши активисты должны знать, что тот, кто покушается на их права, тот, кто на них нападает, это инкотаньи. А не обычный гражданин, который живет у себя на холме»
[393].
С другой стороны, СТМК, наперекор «миссии умиротворения», продолжало разжигать ненависть среди населения, называя тех, кого надо убить
[394]. Даже во время рейда оно «рассказывало о преступлениях, совершенных РПФ, о людях, убитых в кварталах, занятых РПФ»
[395]. «Поэтому, – вспоминает один из лидеров интерахамве, – люди все меньше хотели нас слушать»
[396]. Когда РПФ начал обстреливать столицу, добавляет другой, «люди там, где мы проходили, сказали: “Нет, нельзя останавливаться, потому что это начинается снова, они начинают нас бомбардировать”. И тогда начали убивать всех тутси, которые были в Кигали»
[397].
Руководители НРДДР также находились в состоянии неуверенности. Чтобы понять бессмысленность кампании, им хватило нескольких часов после ее начала. В обстановке активизации военных действий РПФ партийным бонзам становилось все труднее и труднее объяснять своим сторонникам целесообразность усилия по наведению порядка в городе. Тем не менее они не остановили эту «игру». Когда вожди интерахамве сообщили им о трудностях, с которыми они столкнулись, те обязали их продолжить рейды. «Но было видно, – вспоминает один из них, – что они сами не верили этому. Они говорили: “Слушайте, продолжайте настаивать на том, что те, кто умер, уже умерли, а те, кто не умер, это их шанс; продолжайте распространять послание, обещая тем, кто требует оружия, что правительство пойдет в этом вопросе им навстречу”»
[398]. Однако в словах Нзирореры сквозило равнодушие, смешанное с некоторым сарказмом, а у Каремеры – уныние с оттенком обреченности
[399]. «Климат, который царил в Отеле <дипломатов>… резко контрастировал с тем, что происходило за его стенами. У меня было чувство, что… они [министры] отстранились от проблемы интерахамве, чтобы иметь, возможно, чистую совесть. На них, вероятно, давило международное сообщество, и правительство переложило ответственность на НРДДР, считая, что интерахамве – это дело НРДДР, и они нашли эту формулу: “Идите, распространяйте послание”»
[400].
