Поведение католического клира в Руанде оказалось настолько скандальным, что в 1996 г. Иоанн Павел II в послании руандийским епископам заявил, что Церковь должна серьезно оценить свое поведение во время геноцида и не защищать представителей клира, виновных в преступлениях: «…они будут привлечены к ответственности за свои действия. Все члены Церкви, которые согрешили во время геноцида, должны иметь мужество нести ответственность за последствия того, что они совершили против Бога и своего ближнего»
[628]. В то же время он подчеркнул, что «Церковь как таковая не может отвечать за грехи тех ее членов, которые действовали против закона Евангелия»
[629]. Таким образом, папа не решился сделать то, что сделало большинство протестантских конгрегаций, попросивших прощения за преступления своих членов во время геноцида (англиканский епископ Мусабьимана, например, был немедленно отлучен от церкви, как только обвинения против него получили огласку
[630]). Более того, официальный орган Ватикана «Osservatore Romano» опубликовал 19 мая 1999 г. анонимную статью, которая начиналась словами: «В Руанде идет настоящая кампания клеветы против Католической Церкви с целью возложить на нее ответственность за геноцид этнической группы тутси»
[631].
Когда правительство Руанды решило превратить по одному храму в каждой провинции в мемориал жертв геноцида, Ватикан выступил категорически против этих планов, заявив, что храмы являются местами богослужения и примирения тутси и хуту и не могут быть монополизированы частью населения в качестве склепов
[632]. Однако эту позицию не смогли понять и принять те, кто пережил трагедию 1994 г. «Они были убиты в этом храме. Я не понимаю, почему их нельзя похоронить здесь», – заявил Жан-Батист Ньярвайя, потерявший все свою семью во время резни в церкви Ньяматы 14–19 апреля 1994 г. В июле 1997 г. правительство Руанды конфисковало эту церковь и 14 сентября организовало там торжественное захоронение останков погибших в ней тутси
[633]. Тем не менее из-за давления Ватикана властям пришлось в конце концов отказаться от своего проекта: в мемориальный музей была превращена еще только одна церковь – в Ньянзе, в других же случаях правительство Руанды и католическая иерархия приходили к компромиссу, как, например, в Кибуйе, где мемориал был возведен рядом с массовым захоронением у стен храма
[634].
Неприглядная роль христианских Церквей в геноциде привела к их дискредитации в Руанде, прежде всего в глазах его жертв – тутси. Многие уцелевшие покинули католическую, англиканскую, методистскую и иные причастные к массовой резне конфессии. Так, католик Луи Рутаганира, переживший геноцид в Кибуйе, перешел в общину американского баптистского пастора Пэта Робинсона. «Я не могу, – объяснил он свое решение, – вернуться в эту Церковь. Она предала всех нас. Католическая Церковь никогда не извинилась за то, что поддерживала убийц»
[635]. Но еще больше обращенцев приобрел ислам – единственная конфессия, которая безоговорочно осудила геноцид: в те страшные дни 1994 г. имамы отказались проводить различие между тутси и хуту и призвали правоверных противостоять резне. Неудивительно, что за 1994–2002 гг. число мусульман в Руанде увеличилось в два раза – с 7 до 14 % верующих
[636].
«История Руанды, – сказал лауреат Нобелевской премии мира архиепископ Десмонт Туту, – показывает обе стороны нашей человеческой сущности. Были времена, когда Церковь очень гордилась тем, что она делала перед лицом террора, и той огромной ценой, которую ей пришлось заплатить. Но были и другие времена, когда она покрывала свое имя позором и становилась соучастницей в таких делах, которые вызывали у многих разочарование, возмущение и гнев»
[637].
Человек по ту и другую сторону геноцида
Нами овладел Сатана
Во время геноцида не только храмы перестали быть безопасным убежищем для его жертв. Ни одно место в Руанде не гарантировало им защиты, в том числе и больницы, как показала, например, резня в клинике Национального университета в Бутаре. «Некоторые из самых ужасных случаев резни, – пишет Луиза Диллнер, – происходили в родильных домах, где многие люди собирались в надежде, что никто не посмеет убивать матерей и новорожденных»
[638]. Филипо Кайитаре, пастух из Канзензе, уцелевший во время резни в церкви Ньяматы 14 апреля со своей малолетней сестрой, рассказывает, что после нее они попытались укрыться в находившемся неподалеку родильном доме. «Я считал невозможным, – вспоминает Кайитаре, – что кто-то сможет прийти и убить беременных женщин и новорожденных младенцев. Многие люди думали так же, поэтому, когда мы оказались там, это место было забито людьми. Туда никак нельзя было попасть. Поэтому мы ушли в поля сорго около родильного дома. Когда мы спрятались, мы увидели заключенных, проходивших мимо с мотыгами. Позже мы заметили машину с мертвыми телами. Это было рано утром. Затем по направлению к родильному дому проследовали солдаты вместе с интерахамве. Потом интерахамве начали убивать, убивать и убивать в родильном доме. Когда они закончили убивать там, они начали искать в полях сорго. Они нашли нас и привели в родильный дом. Они ударили меня сзади большой палкой. Я упал. Они бросили меня поверх горы трупов и отправились искать других в этих полях»
[639]. Десятилетний Жан-Батист Ндезе 12 апреля во время штурма прихода Рукары (Кибунго) находился вместе с другими детьми в расположенном рядом с церковью родильном доме. Когда интерахамве атаковали родильный дом, взрослые бежали оттуда, «но не дети». «Затем, – рассказывает Ндезе, – нападавшие ворвались в родильный дом. Они собрали детей и начали избивать их мачете. <…> Я попытался встать и бежать, но не смог, потому что удары мачете продолжали обрушиваться на меня. Нападавшие покинули клинику, когда решили, что все уже мертвы»
[640]. Представители организации «African rights», посетившие Рукару 9 мая 1994 г., обнаружили «как в родильном доме, так и рядом с ним большое число трупов, в том числе и раздувшиеся тела многих маленьких детей. За исключением нескольких незастеленных кроватей, все в родильном доме было разломано на кусочки…»
[641]
