Третья причина – давление со стороны отрядов убийц, прибывших из других коммун. В большинстве случаев эти «чужаки» действовали с помощью уговоров. Так, 18 апреля группа отставных военных в гражданской одежде проникла в коммуну Ньярухенгери на юге Бутаре, чтобы побудить хуту напасть на тутси, находившихся на блокпосту у церкви Канси. Сначала хуту колебались, но затем они начали бросать камни в тутси
[675]. Иногда, однако, участники геноцида утверждали, что «чужаки» принудили их следовать за собой силой. Жюлиана Мучангвайя, жительница деревни недалеко от Гахини на северо-западе Кибунго и мать шестерых детей, рассказала американскому радиожурналисту Майклу Сколеру, что в ее сектор явились интерахамве с соседнего холма во главе со своим бургомист ром и с оружием. Сначала они взяли ее мужа и других мужчин хуту, чтобы те помогли им убивать тутси, а затем стали брать и женщин и раздавать им мачете. «Почему же вы пошли?» – спросил ее Сколер. «Они, – ответила Жюлиана, – угрожали нам. Они даже били нас. Интерхамве даже убили моего ребенка, которого я несла на спине. Они ударили его рукояткой пистолета… Убив его, они заставили нас пойти туда, где они собрали группу людей (тутси. – И. К.), расстреляли их, а затем дали нам дубины, приказав прикончить тех, кто еще не умер. Меня била дрожь от этого. Но мы были вынуждены сделать это»
[676].
Однако большинство признаний участников массовых убийств относится к периоду, когда геноцид уже завершился, и многие из них оказались или в руандийских тюрьмах, или под угрозой судебного преследования. Утверждения о том, что простые хуту были вынуждены убивать тутси, потому что их заставляли делать это местные власти или банды пришедших из других коммун убийц, опровергаются другими свидетельствами. «Единственное, что я знаю, – говорит одна хуту, бывшая замужем за тутси, – так это то, что я видела людей, вооруженных мачете, копьями, дубинами и другим оружием, и за ними не шел никакой солдат, и никакой бургомистр не отдавал приказы. Я не знаю никого, кого заставили делать это. Мой отец не участвовал в убийстве людей, захвате чужих коров или грабеже. И с ним ничего не случилось»
[677].
Организаторы резни пытались возложить вину за нее на РПФ. «Все, что случилось в Руанде, – утверждал Робер Кажуга, – вина РПФ. Мы только защищали себя. Международное сообщество этого не понимает. Это война против тутси, потому что они хотят захватить власть, а нас, хуту, гораздо больше. Большинство тутси поддерживает РПФ, поэтому они сражаются и они убивают»
[678]. Именно в этих терминах мыслили и остальные убийцы. Полицейский из Ньягурати заявил французам: «Все это – вина тутси. Они были убиты, потому что они – сообщники мятежников. Это известно. Вот почему мы их убиваем»
[679].
Исходя из логики участников геноцида, физическое уничтожение тутси являлось формой самозащиты общины хуту. Вот как интерпретировал тот же полицейский типичную ситуацию в период геноцида, когда банды погромщиков сначала убивали тутси и сжигали их дома, а затем устраивали облавы в окрестных лесах, буше и болотах на уцелевших, которые по ночам пробирались на поля, чтобы найти хоть какую-нибудь пищу: «Было заранее известно о заговоре. Видели, как группы тутси собирались вместе, чтобы замышлять злые дела. Мы хотели им помешать нападать на нас и заранее приняли меры»
[680]; «Мы сожгли их [домов тутси] не менее двухсот. Это нужно было сделать, чтобы беглецы не смогли вернуться»
[681]; «Мы прогнали всех тутси из деревни. Но мы не смогли убить их всех. Они собрались наверху, в лесу. Каждый вечер эти злодеи и их сообщники по мятежу возвращаются, чтобы нападать на нас. Им нечего есть, и они хотят отобрать у нас пищу. Мы защищаемся»
[682]; «Здесь у каждого есть оружие. С местными жителями мы [муниципальные полицейские] уходим каждое утро и убиваем всех тутси, которых находим»
[683]. Полицейскому вторил местный учитель: «Каждый вечер злодеи спускаются с гор, чтобы напасть на нас. Мы защищаемся»
[684]; «Напротив, в лесу, они ведут себя, как мятежники. Они думают только об одном: нападать на нас. Мы же защищаемся»
[685].
«Люди действовали, – говорит Эндрю Карни из организации “Врачи за гражданские права”, – в каком-то этическом вакууме»
[686]. Они убивали в убеждении, что с физическим истреблением тутси будут решены все проблемы Руанды. Убить и забыть, навсегда перевернув эту страницу руандийской истории, – таков был их принцип. Посетивший Кибуйе корреспондент газеты «The Guardian» Крис Макгрил прекрасно передал атмосферу этой «новой Руанды»:
«Горожане Кибуйе, опрятные и чистые в своих выходных одеждах, теснились на скамьях их единственной церкви. Их голоса звучали в унисон во славу жизни и гуманности. Между ними и их Богом был только запах смерти. Когда верующие вошли внутрь, зловоние заставило их обратить взгляд к свеженасыпанной земле, уцелевшему признаку страшного преступления. Хотя церковь попытались вычистить добела, запах шел из могилы у дверей и от крови, которая проложила свой путь глубоко в каменных щелях. Он сохранился как напоминание об истреблении части населения Кибуйе, которого, если верить жителям, никогда не было. Нет недостатка в свидетельствах того, что произошло в церкви, есть только нежелание признать его. Пулевые отверстия, испещряющие гофрированную железную крышу, разбитые окна, покореженные стены, кровавый отпечаток руки погибавшего тутси – возможно, когда какой-то прихожанин прорубил мачете тонкую металлическую дверь уборной в поисках жертвы, – всё свидетельствует об убийстве 3 тыс. тутси в церкви в один апрельский день… Вдобавок из неглубоких могил на склоне у храма торчат конечности. На земле валяются череп и позвоночник, возможно, вытащенные из могилы и обглоданные собаками. Между человеческими останками разбросаны разбитые церковные иконы, использовавшиеся как оружие для тщетной самозащиты против ружей и ножей. Но запах гниющей плоти – самое сильное свидетельство. Когда он окутал собравшихся, некоторые зажали носы, другие вышли наружу. Во время службы священник не упоминал о резне в церкви и на соседнем стадионе… Не было ни поминания жертв, ни мольбы о прощении. Были только отрицание и ложь. Одна женщина сказала, что это неправда, что кто-то был убит здесь. Другой прихожанин признал, что здесь была резня, но утверждал, что в церкви спрятались мятежники и их защищал священник. Группа мальчишек показывала пальцами на могилу и смеялась. Один начал что-то рассказывать, но друзья заставили его замолчать. Молчание Кибуйе – признание им вины. <…> Женщина, сказавшая, что все это ложь, отказалась смотреть на ногу, торчавшую из земли, на череп на склоне и на засохшую кровь на стенах церкви. Она отрицала, что здесь необычный запах. Все нормально. Здесь ничего не произошло. Где же ее соседи тутси? Они ушли, сказала она. Все сразу? Она отвернулась и прошла в церковь, чтобы восславить религию, которая осуждает убийство и ложь»
[687] (курсив мой. – И. К.).
