Медленно, но неотвратимо Генрих вынуждал отвернуться от него представителей каждого класса. Его поведение кидалось из одной крайности в другую, подобно средневековым Джекилу и Хайду, он легко мог принять облик и святого, и грешника. В 1252 году Парламент не захотел предоставить королю десятую часть со всех церковных доходов, которая была обещана ему Папой для его крестового похода. Гроссетест возглавил оппозицию и страстно воскликнул: «Во имя Господа нашего, что это такое? Неужели ты думаешь, что мы согласимся с этими ненавистными поборами? Среди нас нет тех, кто станет на колени перед Ваалом!» Когда этот вопрос был отложен по причине отсутствия архиепископа Кентерберийского, король послал за епископом Или. Он встретил его с почтением и поблагодарил за неутомимую службу, а затем попросил его о помощи в тяжелых тратах предстоящего крестового похода. Епископ решительно отказался. Тогда Генрих заставил его уйти: «Уберите этого неотесанного человека и сделайте так, чтобы больше я его никогда не видел». Он повел себя с епископом очень грубо, но в то же время король подарил богатый бенефиций капеллану своего брата, Гуго Лузиньянского. Этот человек совмещал обязанности шута или придворного дурака у одного из братьев с ролью духовного наставника у другого. Во время посещения Сент-Олбанского аббатства, когда вся королевская свита прогуливалась по фруктовому саду, этого человека видели бросающим в них, включая и короля, торф и зеленые яблоки и выдавливающим срок из незрелого винограда в глаза придворным. Это был не единственный пример пословицы: каков хозяин, таков слуга. Когда маршал Гуго прибыл в Сент-Олбанс по какому-то другому случаю, его вышеупомянутый слуга вывел из конюшни всех лошадей гостей, которых он обнаружил там, хотя в стойле могли без затруднений разместиться три сотни коней, и еще осталось бы отдельное помещение для скакунов его хозяина62. Еще Людовик Французский сказал о короле, который свершает и допускает подобные действия: «Какими бы ни были его грехи, молитвы и пожертвования все равно спасут его душу»63. Но магистр госпитальеров возразил ему, сказав Генриху: «До тех пор, пока вы чтите законы, вы будете королем; но как только вы станете нарушать их, то перестанете им быть»64. Во время визита в Париж Генрих III однажды заставил ждать себя французского короля и Парламент, потому что он слезал с лошади и слушал мессу в каждой церкви, мимо которой проезжал. Ему нравилось слушать мессы настолько сильно, как Людовику проповеди. Генрих III добрался до места так поздно, что в этот день уже ничего не стали делать. Французы попросили его приехать пораньше на следующий день, король поднялся еще до рассвета, но слушал так много месс, что опять приехал так же поздно, как и накануне, и дела вновь были отложены. Тогда Людовик IX приказал, чтобы все церкви на его пути были закрыты. На этот раз Генрих III приехал в Парламент вовремя, но отказался иметь дело с людьми, отлученными от церкви. Французский король спросил, что он имеет в виду, тогда Генрих объяснил, что все церкви, мимо которых он проезжал, были закрыты, так словно на все земли был наложен интердикт. «Дорогой кузен, зачем вам слушать так много месс?» — «А почему вам надо слушать так много проповедей?» В конце концов все дела были поручены лордам, которые сообщили о результатах своих переговоров, когда набожный король наконец прибыл65.
В то время как доверие к Генриху III постоянно спадало, не вызывает никаких сомнений тот факт, что по отношению к графу Симону оно постепенно росло. Симон де Монфор начинал с несколькими преданными друзьями, которые знали твердость его характера и чистоту его сердца. В разговоре с Адамом Маршем о планах Гроссетеста граф даже сомневался, захочет ли его кто-нибудь поддержать66. В более поздних письмах тем же друзьям обсуждалась безопасность многих людей, зависящих от него, а в другом случае высказывалось сомнение, когда упоминалось определенное дело большой степени важности67. Симон приехал в Англию в качестве придворного и имел близкие связи с королем из-за брачных уз. Но постепенно он отдалялся от Генриха III из-за нестабильности характера последнего и отсутствия в нем королевских качеств. Под влиянием своих друзей из духовного сословия и благодаря своей набожной натуре Симон примкнул к религиозному движению тех дней и без сомнения был героем монахов. Благодаря этому он стал известен в стране и особенно в городах. Английский народ не поставил его на одну ступень со Св. Фомой Кентерберийским в результате внезапной прихоти. Они узнали о его сочувствии их проблемам и о его твердом решении добиться справедливости. Поэтому, когда граф приезжал ко двору вельмож, музыканты пели о нем так:
«Кто ненавидит ложь и любит правду,
Кто сможет добиться высшей руки,
Поскольку он силен и имеет великий ум,
То может гордиться такой известностью»68.
ГЛАВА X
ЧАС РАСПЛАТЫ
Нужно сделать краткий обзор сил противоборствующих сторон. С одной стороны был Генрих III, которого поддерживали иностранные родственники и последовав тели, прибывшие вместе с ними. Некоторые бароны и клирики были также на его стороне, но, очевидно, они ни проявляли особого рвения. На последней стадии борьбы эта партия увеличивалась за счет перебежчиков из лагеря баронов и за счет иностранного клира в Англии, находящегося под влиянием Папы и короля Франции. На другой стороне находилась партия баронов, которая включала в себя большинство клира и крупную знать, наряду с более мелкими представителями своего сословия, Лондон и морские порты. Северные бароны, так хорошо проявившие себя на стороне общего дела в 1215 году, сейчас были вытеснены представителями центральных земель. Университеты горячо поддерживали Симона. Но они практически не участвовали в сражении. Главной слабостью было отсутствие сильного лидера. Будь он даже на стороне дела баронов, архиепископ Бонифаций не походил на Бекета и не мог сравниться с Лангтоном. Главному лидеру баронов, Симону де Монфору, мешало его иностранное происхождение и связи с королевским двором. Это лишало его возможности занять место Фиц-Вальтера или Вильгельма Маршала.
Церковь не была достаточно единой, чтобы проявить свое влияние в полную силу. Епископам приходилось использовать весь свой авторитет для подавления наиболее распространенных пороков среди клира. Гроссетест счел необходимым написать письмо настоятелю и главе Линкольна, приказывая им отменить праздник дураков, который отмечался в их соборе в день Нового года1. Во время первой визитации по своему диоцезу он сместил семерых аббатов и четверых приоров2. Указы, которые епископ посылал своим клирикам, доказывали необходимость реформ. Несколько лет спустя его пример повторил Вальтер де Кантилуп, епископ Вустера, вынужденный пойти на такой чрезвычайный шаг, как смещение непокорных монахов своего аббатства3. Строгость этих визитаций подтолкнула епископов на то, чтобы утвердить их методы управления своей общиной, что в свою очередь почти привело к разрыву между пастырем и овцами. В дальнейшем, поскольку Папа увидел необходимость успокоить высший клир, он поддержал епископа Линкольна в его требовании посещать свое собрание каноников4 и контролировать власть архиепископов над их епископами. В конце концов епископов стали подозревать в слабости и страхе, потому что их собственное представление о папской власти было тесно связано с личностью носителя этой власти.
