Кто же его работник? Наверняка не портной, чтобы орудовать иголкой, такие мышцы не нужны.
5
Помывшись и переодевшись в обновки, Молчун окончательно преобразился, и теперь, видя его лицо, скрываемое прежде длинными космами, Рулоф воспринимал работника как равного. А глядя на то, как умело Молчун разбирает на доски зловонный ящик, смотритель невольно проникался к нему уважением.
Пока Рулоф уносил старые и приносил свежие доски, Молчун оставшейся водой и пучками травы выскреб участок мостовой дочиста, так что теперь во дворике пахло лишь горькой полынью и от прежнего зловония не осталось и следа.
– Я строить тепиерь… новый, – сообщил невольник.
– Ну… – Рулоф положил очередную стопку досок и выпрямился. – Попробуй, парень, только гвоздей у меня нет, дорогое это удовольствие.
– Гвоздей… не хотеть…
– Хорошо, сейчас принесу ящик с инструментами. – Рулоф вытер со лба пот и засмеялся. – Загонял ты меня, парень!
Уже ближе к вечеру, когда пришло время ужинать, Рулоф решил устроить небольшой пир в новом домике Молчуна. Теперь это было настоящее жилище – просторное, пахнущее сосновой стружкой и собранное на одних шипах, без единого гвоздя.
Рулоф уже не знал, что и думать о своем работнике, ведь тот хорошо управлялся не только с хомутовкой, но и с лучковой пилой, коловоротом и молотком.
На небольшом столе, сбитом из обрезков досок, дымились кружки с заваренной мятой, рядом лежали кукурузные лепешки, засахаренные кусочки белой моркови и несколько полосок острой вяленой баранины.
Для Молчуна, которому полагалась лишь кукурузная лепешка да холодная вода, это должно было показаться настоящим пиром, однако ему не с чем было сравнить, ведь своего обычного рациона он совсем не помнил.
– Хороший сарайчик, светлый, высокий, – не переставая нахваливал Рулоф новое жилище работника.
– Мне нужно… этот трава, – сказал Молчун, указывая на источающую аромат кружку.
– Этого у нас хватает, на склоне под кустами ее полно…
– И камней… Белый мягкий…
– Мягкий белый камень? – переспросил смотритель. – Мел, что ли?
– Да-да, – закивал Молчун. – Нужен мел.
– Мел тоже имеется, завтра все тебе принесу, – пообещал смотритель и, прихлебывая ароматный отвар, мечтал о том, чтобы интресса Амалия забыла о своих жутких планах.
Разумеется, теперь, когда с Молчуном произошли большие перемены, его едва ли можно было назвать уродом и вонючкой, однако Рулоф хорошо знал нравы господ: сказав однажды глупость, они ни за что от нее не откажутся, чтобы не потерять лицо перед слугами.
Вся его надежда была лишь на молодость Амалии, на то, что за своими девичьими заботами она забудет об ужасном намерении.
– Откуда же ты родом, тоже не помнишь? – осторожно спросил Рулоф, когда они съели по лепешке.
– Нет. Но мине… трутно говориять на вашем езыке.
– Дык я вижу, что трудно. Но хорошо хоть так.
– Я всигда это хадиль? – спросил Молчун указывая на ворот.
– Да, все три года. Это твоя основная работа, другую я делаю сам.
– Я… в неволье?
– Да, парень, так получилось, – со вздохом подтвердил Рулоф.
6
Напрасно Рулоф надеялся, что Амалия забудет о своем намерении убить раздражавшего ее раба. Наутро рядом с водочерпалкой послышалось ржание лошадей, а когда смотритель выглянул из-за каменной ограды, он увидел четырех всадников, накидывавших поводья на вкопанный столб.
Это были гвардейцы прелата Гудрофа – в одинаковых бордовых мундирах, в стальных шлемах и с гербами в виде белого грифона.
– Эй, где тут урод вонючий? – спросил один из них, поправляя ножны.
– Уже два часа, как работает… – упавшим голосом ответил Рулоф. Он понял – это конец.
– Да нам плевать, сколько он работает, – отозвался другой гвардеец и встал к забору, чтобы помочиться.
– Здесь убивать будете? – глухо спросил Рулоф.
– Зачем здесь? Сказано отвести к водопаду и там сбросить. А ты не рад, старик?
Гвардеец справил нужду и, приведя в порядок штаны, широко зевнул.
– Приведут тебе чистого работника, и не будет больше никакой неприятности, – сказал он.
– А может, он к дерьму этому принюхался? – предположил высокий с крючковатым носом и сам засмеялся своей шутке, но остальные его не поддержали.
– Ладно, показывай, где твой работник, – сказал первый, самый широкий в плечах и самый старший.
– Чего показывать? Вон он, воротом скрипит… – сказал другой.
Пройдя через калитку, гвардейцы вышли на смотрительский ярус и, посматривая на вращавшего ворот работника, стали спускаться во дворик.
Чужих Молчун заметил сразу, но работу не прекратил, только бросил на Рулофа быстрый взгляд, но тот сразу отвел глаза.
– Чего-то он на урода не больно похож, ладно скроен, – сказал старший.
– Такому коня хорошего и меч – будет добрый гвардеец для прелата, – заметил другой.
– Это не нашего ума дело, – возразил им высокий. – Сказали – в воду, значит, в воду. Эх, даже в нос шибает!
– Это от воды серной, – пояснил Рулоф. – Если долго ею дышать, для здоровья вредно будет.
– Ну, тогда мы по-быстрому.
Когда гвардейцы спустились во дворик, Молчун прекратил работу, отошел от ворота и стал смотреть на приближавшихся непрошеных гостей.
– Пойдем с нами, дружок, тут недалеко… – сказал старший, держа руку на рукояти меча. Раб был высок и крепок, ожидать от такого можно было чего угодно.
– Я не пойти, – четко произнес невольник, отступая на шаг.
– Да он говорит, Гигрут! – поразился один из четверых.
– А нам говорили – немой, – удивился высокий. – Эй, старина, а у тебя нет другого раба?
– Нету, – сдавленно ответил Рулоф.
– Значит, этого резать надо.
– Пошто сразу резать? – вскинулся старший. – Тебе бы резать только!
– А как ты его возьмешь? Видишь же – сам он не пойдет!
– Ну так ты и режь…
Старший отступил назад, а высокий выхватил из ножен четырехфутовый меч и двинулся к Молчуну.
– До пояса разделаю! С одного удара! Спорим, Крич?
– Не разделаешь. С одного удара не получится, здоров он больно.
– Сколько ставишь против? – уточнил высокий, поудобнее ухватываясь за рукоять меча и наступая на невольника.
– Два полных серебряных маркеция!
– Ха, четырнадцать хенумов? Принимаю, Крич, теперь можно и постараться!
