Томас задумался, развел руками.
— Знаешь, отец... я даже себе не могу ответить. Сперва,
как ты знаешь, нам было просто по пути. Он тоже брел из Иерусалима, набрался
там, как собака блох, всяких ложных учений. Потом я довел его до Киева, дальше
собирался один...
Отец закончил:
— А потом он пошел провожать тебя?
— Да, — промямлил Томас, — что-то в этом
роде. Чем-то я его заинтересовал, хотя не пойму — чем. Как воин он мне не
уступит, знает неизмеримо больше. Да и вообще, только теперь, когда все сделано
и я остыл от ярости, начинаю осознавать, что же натворили! В ад вторглись —
ладно, но ведь и в рай вломились, как два пьяных моряка... Как из ангелов перья
летели, вспомнить стыдно. Правда, загородили дорогу мне, благородному рыцарю из
рода Гислендов! Как такое стерпеть, когда с моего пути и бароны разбегаются,
как вспугнутые воробьи?.. Словом, если бы не Олег, я бы даже в ад не попал... в
смысле, вот так, живым и с мечом в недрогнувшей руке... а с ним все прошли, от
всех отбились. Сам не знаю, что он во мне увидел такое!
Он снова сбился, умолк. Отец покачал головой.
— Хорошо, это не главное. Скажи, за трон бороться
будешь?
Томас отшатнулся.
— Ни за что! Мое рыцарское достоинство не позволит.
Теперь даже если преподнесут ключи от казны, я спущу этих ключеносителей с
лестницы.
Отец вздохнул с явным облегчением.
— Вот и хорошо. Заживем...
Томас поспешно прервал:
— Отец, отец! Я хочу сразу сказать, чтобы потом не было
больно. Я не останусь. Я всегда был непоседой и хотя по возвращении из
крестового похода всерьез собирался осесть, жениться на Крижине и заниматься
хозяйством, но, как видишь, не судьба. Сейчас я заехал только попрощаться и
сказать, что еду в королевство Эссекс.
Отец смотрел в полном недоумении, потом, спохватившись,
кивнул, голос был невеселым:
— Эссекс?
— Да, — ответил Томас. — По слухам, там очень
неспокойно и со стороны мятежных баронов, и от морских разбойников, что
опустошают побережье, и вообще там много беззакония и несправедливости. А я как
рыцарь Храма не могу допустить, чтобы где-то творились несправедливости,
притесняли вдов и сирот. Господь вручил нам, крестоносцам, острый меч и посадил
на коней, дабы мы несли в мир Его законы любви и справедливости.
Отец сказал безнадежным голосом:
— Томас, Томас... Опомнись. Что ты сможешь один?
Томас сказал раздраженно:
— Не знаю. Но здесь я точно ничего не смогу.
Громко хлопнула дверь, в комнату вошел высокий человек в
подпоясанном сюрко темно-красного цвета из дорогого экарлата. Глубокий вырез на
груди открывает выпуклые мышцы. Против обычая под сюрко не оказалось ни котты,
ни пелюсона, что в свою очередь одеваются поверх рубашки или сорочки. На поясе
широкий нож с резной рукоятью из рога неведомого зверя. Полы сюрко непристойно
укорочены, для верховой езды предусмотрены разрезы спереди и сзади, а полы по
обычаю заправляют за пояс. Разрез на груди, который рыцари обычно завязывают
цветными шнурками, а короли скрепляют дорогими фибулами, открывает могучую
грудь, заросшую рыжими волосами.
Томас ахнул, челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит, как у
речного рака.
— Олег... тебя не узнать!
Олег с неудовольствием отмахнулся.
— Да это все Лилит с ее бабьей дуростью. Как будто я не
тот же в другой одежде.
— Но как ты...
— А что делать, — буркнул Олег. — Пристала,
как... не знаю что.
— Ну Лилит... — выдохнул Томас. — Настоящая
женщина! Сумела...
— Да ерунда, — сказал Олег. — Я тот же.
Сэр Торвальд покачал головой, не соглашаясь, а Томас
возразил горячо:
— Она права! Человек меняется, сменив одежду...
Господи, да тебя можно принять за рыцаря! Даже за весьма знатного.
— Благодарю, — ответил Олег сухо. Усмехнулся
коротко: — Впрочем, как меня только не обзывали... Ну, что надумал?
Сэр Торвальд кашлянул, сказал просительно:
— Увы, меня ждут в библиотеке. Вынужден вас оставить.
Вы тут не подеритесь...
— В библиотеке, — повторил Олег, провожая сэра
Торвальда взглядом. — Уже и сюда добралось это благородное понятие! И как
звучит «ждут в библиотеке»... Не то что в гареме или в трактире... А ты чего
такой нахохленный? Как будто тоже ждешь.
— Чего? — спросил Томас настороженно.
— Удара между ушей, — любезно объяснил Олег.
— Ты ж пришел, — огрызнулся Томас. — Как не
ждать неприятностей?
— Правильно, — одобрил Олег. — Рыцарь должен
быть начеку всегда. И всегда давать сдачи. Даже заранее.
— Сейчас позовут на ужин, — сообщил Томас.
— Догадываюсь, — кивнул Олег. — В этих землях
насчет ужина строго. И всегда так было, что дивно. Климат такой, что ли? Или от
сырости? И бритты никогда не забывали про ужин, и кельты, и зекхи, и тероксы...
для всех это был такой ритуал, как разговор с их богами. А теперь и вы...
Томас спросил с подозрением:
— Что за зекхи? Впервые слышу. Никаких зекхов здесь не
было.
— Были, — ответил Олег будничным тоном. — Еще
до пиктов. А потом с материка сюда переплыли и захватили здесь все бритты, а
страну назвали Британией... потом опять же с материка прибыли римские
меднолобые и всех нагнули... затем высадились англы и саксы, побили всех,
захватили острова, так что правильнее ее называть, как я уже говорил, Англией.
Затем на эти берега высадился норманнский герцог Вильгельм Завоеватель...
Томас слушал с нетерпением.
— Святой калика, — сказал он язвительно, — ты
с каждым днем все зануднее! Это значит, совсем святым стал?.. Говори просто. И
сразу. Пока подбираешься к концу, я уже забыл, с чего начал и к чему ведешь.
Олег сказал спокойно:
— Это значит, что все эти народы что-то да привнесли в
то месиво, которое на этих островах сейчас. Потому у вас и религия такая...
деловая. Ты же вон не бросаешься на Лилит, как не знаю... на что, как тебе
велит религия?
Томас сказал с негодованием:
— Сэр калика, как можно!.. Лилит — дама!.. К тому же
очень красивая, а это вдвойне дама. И манеры у нее...
— ... свободные, — вставил Олег язвительно.
Томас отпарировал:
— Королевские!.. Короли могут себе больше позволить,
чем простолюдины. Нет, если Лилит и демон, на что ты всячески и недостойно
намекиваешь, то это наш демон.
Олег, очень довольный, кивнул.
— Ага, сам сказал, к чему я тебя, как Диоген... или не
Диоген, не помню, подталкивал. Из-за того, что здесь смешались все народы, у
вас прямо в крови такое отношение к тем, кто непохож или не совсем свой. А вот
в тех землях, где я гонял, помню, обров, всякий чужак — враг. Другое мышление
или другое восприятие?
