Они подошли к двери, Олег остановился, всем видом показывая,
что войти не приглашает, осточертели дискуссии, и хотя он не человек действия
вроде рыцаря, но и ему уже лучше выйти в поле драться с нечистью, чем
выслушивать благоглупости.
Томас дергался, не зная, как поступить, поглядывал то на
прелата умоляюще, выпрашивая прощение, то на Олега — уже со злостью, как он
смеет так разговаривать со святым человеком, которого даже Адова Расщелина не
может сломить!
Послышались грузные шаги, показался отец Крыжень, все такой
же массивный, хоть и снял кожаные доспехи, белоснежные волосы и борода красиво
ниспадают едва заметными волнами.
Он с ходу ощутил заминку в диспуте, с испугом посмотрел на
грозного язычника, на прелата, тот кивнул, и отец Крыжень обратился к язычнику
мягким убеждающим голосом:
— Твой поиск окончен, брат наш... хоть ты и не принял
все еще Христа. Неисповедимы пути Господа, нам никогда не понять, почему он
именно тебя избрал, чтобы сокрушить Рим и заставить нечестивых латинян принять
слово Божье, но... это было сделано. Твой поиск окончен. Слово Господа победно
ширится по всем землям. Прими же то, что взращено и твоими усилиями!
Оба смотрели с ожиданием, настоятель даже дыхание затаил.
Олег зевнул во всю пасть со сладким волчьим завываньем, почесал в затылке.
— У меня глаза слипаются, братья монахи. Но все равно
не думаю, что мой поиск окончен. Не думаю.
Настоятель ахнул в ужасе.
— Как ты можешь? Нет и не может быть ничего выше слова
Христова!
— Не уверен, — ответил Олег хмуро. — Я только
что с Востока. Там тоже почистили Ветхий Завет и создали свой вариант,
названный Кораном. Что-то в нем лучше, чем в учении Христа, что-то хуже. Правду
говоря, лучшего там больше, чем в христианстве. Увы, там пара серьезных ошибок,
которые в христианстве есть тоже... но вы их молчаливо обходите, как вон при
Томасе нельзя даже упомянуть про Обрезание Христа...
Настоятель и прелат дружно поморщились. Олег невесело
усмехнулся.
— Вот-вот. А ислам не настолько гибок. Там если белое —
то белое, а черное — черное. Дураки, не умеют гнуться.
На лице настоятеля было предельное возмущение, он порывался
возразить, но прелат придержал его и спросил с интересом:
— А какие это ошибки, которые есть и в христианстве, но
мы их... обходим?
— Запрет на рисование.
Он видел по их ошарашенным лицам, что так ничего и не
поняли. Прелат первым пошевелился, спросил с недоумением:
— Мудрый, ты ничего не перепутал?
Настоятель сказал раздраженно:
— При чем здесь рисование?
Мы говорим о различии в вере!
— Запрет на рисование, — пояснил Олег, —
затормозил всякий прогресс. В христианстве этот запрет, кстати, тоже есть, но
его как-то быстро перестали замечать, не так ли? Увы, в исламских странах сие
блюдется строго. Тем самым наиболее жестокий удар нанесен по детям, которым
нельзя рисовать то, что рисуют дети во всем христианском мире: людей, коней,
зверушек, птичек... Образное мышление не развивается, а это основа мышления.
Настоятель скривился, прелат же, напротив, оживился, потер
ладони.
— На эту тему я бы охотно поговорил с вами, поспорил.
Хотя в чем-то согласен: уровень абстрактного мышления опускается все ниже. Я
сам заметил, с принятием ислама Восток перестал развиваться. Увы, алгебру при
исламе уже не придумать! Даже ту забудут, что придумали до них. Однако же я
категорически не согласен, что...
Олег снова зевнул, прервал:
— При всем уважении... день был тяжелым, а ночи
короткие. Спокойной ночи, уважаемые!
Он толкнул дверь и вошел в келью, а Томас, оставшись с
духовными лицами, проблеял жалко:
— Он не всегда такой грубый... Он временами бывает
почти как человек... Вы уж простите...
Настоятель гневно молчал, прелат отмахнулся.
— Мы сами виноваты, увлеклись. Пусть сон твой будет
целебным, сын мой!
Настоятель тоже перекрестил его, Томас приложился к их рукам
по очереди, счастливый, что пообщался с духовниками такого высокого ранга.
Глава 8
Олег спал, как убитый, Томас трижды вскакивал: то далекие
голоса из-под земли поют что-то замогильное, то бамкнет колокол, то привиделось
вовсе жуткое: конь потерял все подковы и горько упрекал его, доблестного
рыцаря, что совсем о нем не заботится!
Крепко заснул под утро, как раз когда пора вставать,
проснулся от яркого луча солнца, что скользнул в окошко и пытался прожечь ему
набрякшие за ночь веки.
Пристыженный, вскочил, в келье пусто. Выглянул в окно, на
зеленой травке Олег осматривает копыта коней, подтягивает подпруги. К нему
бочком приближается прелат, явно с желанием начать душеспасительную беседу,
Олег морщится и отворачивается.
Наскоро одевшись, Томас выскочил из кельи, навстречу важно
передвигается отец Крыжень, кивнул рыцарю, тот поспешно приложился к руке
настоятеля, тот благословил его, спросил пытливо, как почивалось. Томас ответил
честно, что спал, как бревно, и не понял, почему настоятель многозначительно
кивнул и улыбнулся.
Настоятель показался Томасу слишком бледным и чересчур
изнуренным ночными молитвами и бдением у алтаря.
Томас вышел наружу, поморщился от яркого солнечного света.
От стен монастыря во все стороны густая зеленая трава, кое-где густые
кустарники, и только на расстоянии полумили зелень резко исчезает, там густая
чернота зловонного болота, и даже воздух там темный...
Зябко передернув плечами, он поспешил к Олегу. Прелат уже
подобрался к язычнику и напористо увещевает отринуть старую веру, принять свет
Христа.
— Старую одежду можно выбросить, — возразил
Олег. — Но можно ли так с верой предков?
Воодушевленный, что не погнали сразу, прелат прервал с
жарким упреком:
— Разрушитель!.. Послушай, что ты говоришь? Если верно
то, что о тебе передается в тайных обществах, ты всегда подыскивал точные
слова, твоя болезненная точность вошла в поговорку, а тут говоришь общими
словами! Более того, неверными. Ну где, скажи мне, где и когда была вера в
богов до прихода в мир христианства? Всем бесчисленным языческим богам, будь то
тридцать миллионов богов Индии, триста богов Египта, две сотни — Урарту, около
миллиона у океанских дикарей, у славян, германцев и прочих-прочих народов...
всем им нужны были только жертвы, а не вера. В вере они не нуждались, ибо зримы
и вещественны. Они на глазах людей приходили в племя, совокуплялись с земными
женщинами и домашними животными, пили и ели, дрались, хмелели, говорили
непристойности... Не так разве? Вера, сам понимаешь, нужна только для того
бога, присутствия которого даже не ощущаешь.
