Он впал в глубокую задумчивость. Томас скривился, будто
хлебнул уксуса, махнул рукой и поднялся, чтобы уйти, но на весь замок громко и
торжественно прогудел гонг, старинный, медный, отобранный из десятков других за
звучный красивый голос. Олег поднялся, Томас снова невольно залюбовался его
статной фигурой, совсем не отшельнической.
— Пойдем, — сказал он. — Пир... это пир.
— Да, — согласился Олег. — Уже не просто
обжираловка, а ритуал. А это совсем другой статус.
На входе в зал их встречали ревом труб и даже стуком
сарацинских барабанов, что после крестового похода были ввезены, как диковинка,
с Востока. Олег поморщился, барабаны вроде бы некстати, как будто гости за
столом будут выполнять смертельно опасные номера: то ли сожрут не то, то ли
каждый десятый кувшин вина — отравлен, надо угадать правильный.
Леди Яра и леди Лилит уже сидят за столом между сэром
Торвальдом и сэром Эдвином. Томас ахнул, откровенно засмотревшись на дивную
красоту Лилит, совершенную настолько, что это уже не для людей, а только для
воспевания менестрелями. Ради пира она оделась почти так же, как и Яра, только
если Яра предпочла рукава с завязками от локтя и до кисти, то Лилит велела
пришить пуговицы.
Голубой, серый и коричневый цвета — принадлежность
простолюдинов. Благородные люди избегают даже обычного желтого цвета, не
отличая от золотого, потому и Яра, и Лилит выбрали котты пурпурного цвета,
только у Яры ткань окрашена мареной, а у Лилит — кошенилью, что придает более
чувственный и насыщенный цвет, в то время как платье Яры напоминает об утренней
заре. Да и сама она, с длинными золотыми волосами и строгим взглядом холодных
лиловых глаз... дивно хороша.
Томаса и Олега встретили приветственными выкриками, двое
рыцарей вскочили и, отстранив слуг, сами выдвинули кресла для героев. Томас
улыбался и кланялся, улыбался и кланялся, Олег буркнул тихонько что-то насчет
христианского лицемерия, но Томас сделал вид, что не услышал.
Сэр Торвальд встал с кубком в руке, лицо сияющее, вскинул
над головой.
— Самая большая радость для отца, — провозгласил
он звучно, — когда с чистым сердцем может поднять кубок вина в честь
своего сына! И вовсе не потому, что сын дожил до каких-то лет... а потому, что
свершил подвиги, которые увидели и оценили!
Он протянул кубок, рыцари вставали и с металлическим звоном,
как при сражении, сдвигали кубки, будто щиты. Вино плескалось на стол, пили
быстро и с чувством, орошая подбородки и грудь, пятная дорогую одежду. Женщины
весело щебетали, первыми тащили лакомые куски с общих блюд на свои тарелки и на
тарелки соседей-мужчин, за которыми принялись матерински ухаживать, мужчины
снова и снова наполняли кубки.
Олег пил и ел вместе со всеми, потом ухитрился ускользнуть
так незаметно, что даже Томас не сразу заметил его отсутствие. Да и то больше
по тому, что исчезла и Лилит, а исчезновение с пира такой сказочно красивой
женщины, что дух захватывает, сразу же понижает его статус.
Глава 6
Олег подставил лицо свежему ночному воздуху, на террасу
слабо доносятся пьяные крики, веселые вопли, снизу поднимаются тягучие удары
молота по железу, вкусно пахнет кожами и свежим хлебом. Некоторое время он
прислушивался к ночной жизни замка, а когда сзади послышались шаги, он удивился,
что это не Лилит, как почему-то ожидал, а кто-то из местных.
Подошел и бестрепетно смотрел снизу вверх маленький
толстенький священник. К груди прижимает обеими руками толстую книгу, как щит,
на лице борются страх и решимость, глаза беспомощно мигают, а рот то сжимается
в твердую линию, то кривится, как у ребенка, что вот-вот заплачет.
— Ты был невесел на пиру, сын мой, — сказал он
слабым голосом, — я не знаю, что тебя гнетет, но нас, служителей церкви,
Господь поставил для того, чтобы мы могли помочь людям разобраться в желаниях и
поступках, вместе с ними отыскать верный путь...
Олег посмотрел на толстенького священника с вялым
любопытством. Эту породу знает, простые и недалекие люди, искренне верящие, что
именно по воле Господа иконы творят чудеса, над монастырями в небе возникают
дивные знаки, а когда грядет война или мор, то Господь по небу бросает
хвостатые звезды, предупреждая, предостерегая...
— Спасибо, — ответил он вежливо. — Но есть
люди, что предпочитают со своими мыслями разбираться сами.
— Это нелегкий путь, — предостерег
священник. — И чаще всего неверный.
— Согласен, — ответил Олег. — Ученый человек
всегда лучше подскажет неграмотному крестьянину, чем тот отыщет сам.
— Вот-вот, сын мой...
— Но только, — сказал Олег мягко, — я не
такой уж и неграмотный крестьянин. Спасибо, падре, но займись лучше челядью во
дворе. Я вижу там внизу и чревоугодие, и прелюбодеяние, и все остальные грехи,
как совсем смертные, так и полусмертные...
Священник покачал головой, из круглых детских глаз страх
постепенно уходил, язычник не так уж и страшен, взамен пришла решимость
пастыря.
— Сын мой, они — христиане! Они ответят за свои грехи,
если не искупят добрыми поступками. А вот ты блуждаешь во тьме неверия. Не пора
ли тебе послушать о житии Христа, о его мученической смерти и чудесах, которые
воспоследовали...
Олег прервал:
— Падре, куда больше чудес творили жрецы богов, которым
пришла на смену вера Христа. Так что не в чудесах сила.
Священник опешил.
— Как это... не в чудесах?
— Да так, — ответил Олег с грустью в голосе.
— Но чудеса, — сказал священник горячо, —
лучшее доказательство Божьего присутствия!
— А какие чудеса творили наши старые боги... —
протянул Олег.. — К тому же они куда более реальны!.. С ними можно
говорить, с ними можно общаться, с ними можно даже подраться. Наши боги даже
живут на земле. Кто в лесу, кто в реке или озере, кто носится вместе с
тучами... Даже те, кто в небе, сходят на землю, чтобы влезть в постель к чужой
жене, пока муж воюет на кордоне...
Священник кивнул, в глазах блеснула радость.
— Знаю, — сказал он обрадованно, — так был
рожден славный рыцарь Геракл, отмеченный многими доблестями, но с нелегкой
судьбой, за что Господь в конце концов и забрал его к себе на небо.
— Не на небо, а на Олимп, — буркнул Олег. —
Был я на том Олимпе, одни драные козы траву щиплют. Я к тому, что наши боги —
реальные. Жили на Олимпе, потом куда-то ушли. Кто-то сгинул, кто-то
приспособился... Хотя вряд ли, слишком уж эллинские боги были... э-э...
чувственные. У них цель всей жизни была в том, чтобы совокуплять друг друга,
людей, коз, коров, птиц, рыб, мух... Такие никогда не приспособятся. Это Перун,
который бабами или жратвой мало увлекался, а все занимался целыми племенами и
народами, как-то нашел компромисс...
Священник спросил всполошенно:
