— Компромисс ли?
Олег спросил с интересом:
— А как иначе?
Священник сказал с нажимом:
— А не приходило в голову, что тот древний бог в самом
деле понял? И, отринув прежнюю жизнь, принял суверенитет Творца, признав, что
его учение выше и чище? И сейчас следует за ним искренне, а не потому что...
покорен?
— Мне он так не сказал, — буркнул Олег.
Священник покачал головой. Маленький и толстенький, сейчас
он показался Олегу выше и сильнее, чем выглядел.
— Сын мой, все мы слабы духом. Мало из нас таких, кто вот
так возьмет и признается, что был не прав. Гораздо проще сослаться на
обстоятельства. И даже намекнуть, что вообще-то сохранил верность старым
идеалам, когда-то взбунтуется.
Олег искренне удивился.
— Зачем?
Священник взглянул остро, отвел взгляд, потом сказал с
прямотой:
— Из жалости. Из сочувствия. Из нежелания сказать
неприятное. А такая правда не просто неприятна, она тебя ранит, вижу. Этот
Перун, как ты его назвал, не сказал правду из... сочувствия.
— Лицемер? — удивился Олег. — Так вот какое
оно, христианство? Раньше Перун никогда не врал!
Священник поерзал взглядом по полу, оставляя там пятна,
наконец, поднял глаза на Олега, прямо и спокойно. Взгляд абсолютно уверенного в
своей правоте человека.
— Сын мой, — сказал он мягко, — это
щекотливый вопрос. Давай в него не углубляться. Не всегда следует говорить
правду. Да, вера в Христа... на самом деле это не вера, а учение, но для
непосвященных мы говорим мягче — вероучение, а для совсем простого народа —
вера в Бога. Но ты-то понимаешь, что это строгое учение, на основе которого мы
пытаемся улучшить саму природу человека. Ведь понимаешь?
Олег помедлил с ответом. Священник, с виду туповатая
деревенщина, совсем не прост, если это понимает и облекает в такие простые и
понятные для паствы слова. Конечно, сам до такого не додумается, но в том и
сила церкви, что даже вот таких простеньких учит мыслить и говорить правильно.
— Я много видел учений, — произнес он уклончиво.
Видя недоумение на лице священника, пояснил: — Я побывал в Святых Землях, где
изучал многие... учения, верования, религии... Все берутся улучшить природу
человека. Все улучшают природу человека. Но я пока еще не увидел решающего
перевеса ни у кого...
Послышались быстрые шаги, Олег улыбнулся — священнику,
развел руками, мол, обращение язычника прервано на самом интересном месте. Из
темноты выбежала запыхавшаяся Лилит, водопад иссиня-черных волос крупными
локонами падал на плечи и на спину, пара прядей часто поднималась в такт бурно
вздымающейся груди под блузкой с низким вырезом.
— Вот ты где! — воскликнула она с
негодованием. — Здравствуйте, святой отец!.. Олег, ты чего от меня
спрятался? Думал, не найду?
Олег развел руками, показывая священнику, что, когда
появляется женщина, это вообще конец света, а не только умным речам, обнял
Лилит, и так в обнимку они удалились в темноту. Священник вздохнул,
перекрестился. Показалось очень символическим, что эти двое ушли во мрак,
словно во тьму безверия.
Лилит мурлыкала и прижималась к Олегу так, что ее тело
словно растекалось по нему, наполняя сладким теплом и негой. Он вел ее, слегка
обнявши за плечи, узкие, но по-женски округлые и мягкие, пальцы инстинктивно
сжались, прочувствывая горячую нежную плоть. Лилит замурлыкала и прижалась еще
сильнее, он пробормотал:
— А ты точно... не суккуб?
Она хихикнула:
— Что, уже сталкивался?
Он помотал головой.
— Было такое в жарких землях, когда с Томасом вышли из
Святых Земель. Но, правда, мне повезло.
— Это как?
— Все бросались на него, — пояснил он. — А
мне оставалось только бить их по затылкам. Крылатым отрывал их порхалки... Не
вскидывайся, я же знал, что отрастут... со временем.
Она засмеялась, вскинула голову и посмотрела ему в лицо
влюбленными глазами.
— Знаешь, если бы я была совсем молоденькой, я бы тоже
бросилась на шею... или не на шею именно такому вот, как твой благородный и
такой милый друг.
— И что, эти суккубы молоденькие? — спросил он с
сомнением.
Она вздохнула, плечи чуть поникли, а голос стал печальным:
— Нет, это все старое поколение. Новое, увы, не
приходит на смену. Так что суккубы, несмотря на их бессмертие, обречены... А
что не поумнели, то... ты в самом деле полагаешь, что женщина должна быть
умной?
Он содрогнулся, словно внезапно попал под ледяной водопад.
— Нет, упаси от такой...
Она прищурила прекрасные лиловые глаза.
— Значит, не считаешь меня умной?
Он затряс головой.
— Нет, конечно! Зачем тебе такая глупость?
— Быть умной — глупость?
— Для женщины, — пояснил он.
— Значит, я дура?
Он вздохнул.
— Разве я сказал так? Я сказал, что зачем тебе быть
умной, когда ты мудрая? Мудрость — намного выше, чем какой-то ум.
Она улыбнулась, сказала с удовольствием:
— Вывернулся. Но вывернулся изящно, это я в мужчинах
ценю.
Он пробормотал:
— За галантностью — к Томасу. Он когда-нибудь лопнет от
переизбытка учтивости.
Она оглянулась, засмеялась, он посмотрел в ее глаза и, как в
зеркале, увидел, как Томас, не стесняя себя в выражениях, гоняет коня по двору,
приучая слушаться. Лилит тоже поняла, что он прочел в глазах все, что она
подумала, засмеялась счастливо такому редкостному взаимопониманию, ухватила его
за шею, пригнула, поцеловала.
— Ты хоть знаешь, где наши покои? Нет?.. Так куда же
бредем, наугад?
— Встретим кого-то, — пробормотал он, —
спросим.
Она засмеялась.
— Подожди одну секунду!
Ее тело вспыхнуло и, превратившись в огонек, метнулось вдоль
коридора и пропало вдали. Олег замедлил шаг, но не остановился, мысли привычно
пошли по глубокому руслу, на этот раз толчком послужил разговор с этим
простеньким священником, который явно внимательно слушал лекции в своем богословском
университете. Хотя на такого маленького и толстенького девки не больно обращали
внимание, так что мог в самом деле учиться прилежно и усваивал знания, как
губка.
Всякие ветви буддизма и конфуизма его не интересовали,
статические вероучения, стремящиеся к постоянному равновесию, все новое
отвергают. А вот ислам тряхнул мир не случайно, религия молодая, сильная и
очень напористая. Не случайно была такая победная поступь, что никто и нигде не
мог противиться. Всем казалось, что ислам вот-вот захватит весь мир, Европа
была в панике, страны ислама торжествовали, но удар был нанесен с той стороны,
откуда никто не ожидал: очень хорошо образованный иудей Эбн-Альсоди Сабай
принял ислам и, став одним из лидеров, расколол мусульман на суннитов и шиитов,
тем самым положив начало бесконечной междоусобной войне и навсегда остановив
победную поступь ислама по всему миру.
