Он слегка напряг бицепс, ее голова поднялась так, что лежать
стало неудобно, однако терпела, и Олег расслабил мышцы. Лилит устроилась
поудобнее, забросила на него ногу, голову придвинула поближе, на предплечье.
— Они больше, чем попутчики, — сказал он
наконец. — Они... новый мир. Совсем новый.
Лилит сказала осторожно:
— Ты видел сотни, если не тысячи миров. И все они
отличались один от другого... совсем мало.
Он буркнул:
— Да ничем не отличались. Но этот — совсем иной цветок.
Пока дикий, как терновник, но из терновника терпеливые садоводы вывели дивные
прекрасные розы!.. А ты отличие этого мира еще не заметила?
Она вздохнула, снова пощекотала ресницами ему руку, с
удовольствием замечая, что он ощутил, оценил.
— К сожалению, мой дорогой рыжий зверь, долгая жизнь не
дает ни особых знаний, ни какого-то особого превосходства. Да ты и сам знаешь...
Правда, ты сумел развить особые способности, но как быть тем, у кого их нет?..
Эти и через тысячу лет будут такими же, как и в сорок. Потому как сами люди не
смогли сдвинуться с того уровня, на каком пребывали сотни тысяч лет, так их не
могли сдвинуть подвижники вроде тебя... не обижайся! Я теперь понимаю, что Бог
оставил мне долгую жизнь для примера. Все могут увидеть, долгая жизнь не
прибавляет мудрости.
Олег сказал успокаивающе:
— Да ладно тебе! Мы знаем, он оставил тебя как лучшее
из всех своих творений.
Она лукаво улыбнулась.
— А не человек ли самое лучшее?
— Человек — самое нужное, — возразил он
серьезно. — Даже, возможно, необходимое. Хотя трудно предположить, что
Богу что-то может понадобиться, но я не христианин, могу смотреть со стороны и
говорить правду.
Она охнула.
— Олег, ну ты и наглец! Как может Богу что-то
понадобиться? Да еще от... им же сотворенного из праха?
Олег проворчал недовольно:
— Откуда я знаю? Да вот чувствую... Мы ведь тоже могли
бы и дальше собирать корешки в лесу, выковыривая голыми руками. Но вот
придумали лопату... Возможно, для Бога мы инструмент, с помощью которого тоже
хочет копать глыбже.
— Ну и наглец, — повторила она потрясенно.
— Я такой, — согласился он и дерзко
ухмыльнулся. — По образу и подобию.
— Значит, — повторила она, все еще не веря в
услышанную наглость, — он с помощью людей хочет сделать то, что не в
состоянии сделать сам?
— Ну да. Что-то в этом роде. Ладно, спи, а то уже
светает. Договорились, одеяло не стягивать!
— И не лягаться, — пробормотала она
послушно. — А то удавишь, помню.
Некоторое время она лежала тихо, прислушивалась к его
ровному дыханию. Выждав, спросила шепотом:
— Почему не спишь?
— Не знаю, — ответил он негромко. —
Недостаточно устал, мысли всякие...
— Грубый ты, — упрекнула она. — Хотя бы
соврал, что тебя волнует мое присутствие... Ого, в самом деле волнует!
— Да это я так, задумался, — объяснил он неуклюже,
однако Лилит уже отшвырнула одеяло и снова оказалась на нем, прижалась всем
горячим чувственным телом, он ощутил, как жар перетекает в его тело, и без того
раскаленное, будто вынырнул из кипящего масла. Она припала к его губам, и хотя
Олег никогда не любил целоваться, какое-то глупое занятие, но сейчас ощутил
странную сладость, от которой по телу побежали щекочущие мурашки.
Руки их сплелись, она охнула, закусила губу, выгнулась,
мышцы напряглись в болезненно-сладкой истоме. Она чувствовала, как гаснет
разум, а власть над телом берет древняя мощная сила, намного более сильная,
грубая, могучая, не знающая преград.
Потом, когда дыхание у обоих шло с хрипами, а грудные клетки
жадно вздымались, хватая открытыми ртами воздух, они долго лежали, медленно и
неохотно возвращаясь в этот приземленный мир. За окном все еще темнота, зря
Олег пугал ее близким рассветом, лишь тоскливо замыкала далеко внизу
разбуженная корова, да еще донесся слабый волчий вой.
Лилит повернулась к нему, снова забросив ногу ему на живот,
чуть ли не на грудь, голову пристроила на могучем бицепсе. Прошептала тихонько
потерянным голосом:
— Я уж думала, что меня ничем не удивишь. И все мужчины
всегда будут намного слабее и проще меня...
Он проговорил лениво:
— А разве не так? Томас так восхвалял твое древнее
происхождение, но никак не решался сказать, насколько оно древнее. Думаю, у
него просто язык не поворачивался. Примерзал. А то и вся кровь замерзала, как у
лягушки в декабре.
— Ну и что, — сказала она. — Сколько их было,
этих мужчин, но никого я не признавала даже равным! И ни один так и не стал
моим мужем.
Он хмыкнул.
— А этот, как его... Азазель?
Лилит возразила оскорбленно:
— Мужем? Нет, никогда!
— Но я как-то читал в старых хрониках...
Она фыркнула:
— Мало ли что набрешут!., мужем у меня может быть
только тот, кого я сама признаю, что он сильнее.
Он спросил с недоверием:
— И что же, за все время с начала создания мира...
Она скромно опустила веки, тень от длинных ресниц упала на
бледные щеки.
— Ах, Олег, тебе в это трудно поверить? Мне — тоже. Да,
за все время с начала создания света я не встретила никого сильнее. Мужчин было
много, верно, но сильнее... Не забывай, кто меня создал!.. А все остальные
существа — это уже, как понимаешь, прах от праха...
Он взглянул остро.
— Но я тоже прах.
Помолчал, она выговорила с трудом:
— Именно это я и говорила себе все время. Повторяла и
повторяла. Убеждала, что ну никак не можешь быть сильнее. Ну не может человек
самостоятельно так раздуть в себе искру, что станет ярче чистого света, из
которого создана я!
Он слушал, слегка кивнул, развел руками.
— Ну, я тоже так думаю.
Она возразила:
— Это не так! Ты — сумел. Не знаю как, но сумел. Первым
сделал то, к чему так стремился Творец, на что он рассчитывал, создавая то, что
считает шедевром. И как странно... даже причудливо, что его покорные ученики
мрут, как мухи, а ты — бунтарь, не признающий Его вообще... сумел... сумел
первым... Олег, ты хоть понимаешь, что ты — Первый?
Он покачал головой, зеленые глаза блеснули злостью, в голосе
прозвучал нешуточный гнев:
— Не понимаю и не принимаю. Я не хочу быть ни первым,
ни последним в чьем-то войске, цели которого Мне чужды и непонятны. Спи, а то
удавлю!
Он отвернулся, выбравшись из-под ее ноги и высвободив руку,
схватил скомканное ногами одеяло и укрылся до плеч. Лилит выждала, прильнула
тихонько к его спине, чувтво умиротворенности и защищенности тут же разлилось
по телу, она заснула сразу и очень крепко.
