— Фу, книги...
— Не дуй в ухо, — буркнул он. — Ссажу.
— Грубый, — жарко шепнула она снова в ухо.
— Да, — согласился он довольно, — я умею с
женщинами разговаривать.
В сторонке бок о бок ехали Томас и Яра. Их ноги в стременах
касались, позвякивали, чудесные черные кони идут ровно, красиво, копыта едва
касаются земли. Красные гривы слегка треплет ветерок.
— Красивый, — сказала Лилит оценивающе. Ее черные
глаза пробежали по прямой спине золотоволосой красавицы. — И эта... тоже
красивая. Под стать друг другу.
— Бла-а-а-агародные, — ответил Олег, зевая. —
Белая кость, голубая кровь, тонкая шкура...
Томас услышал, покосился укоризненно больше на Лилит, к
уколам этого грубого человека привык, что со скифа возьмешь, а вот эта
красавица, хоть и ведьма, может подумать о нем черт-те что.
— Во всяком случае, — заметил он с
достоинством, — благородный не станет распахивать пасть перед дамой,
обдавая ее зловонным дыханием, не станет чесаться, как бабуин... а ты вообще
черт знает где чешешься!., не станет... э-э... многое из того, что ты творишь,
не станет!
Олег почесал затылок, уже чисто по-славянски, спросил
озадаченно:
— А что, женщина не человек?
— Она лучше, чем человек, — ответил Томас с тем же
достоинством высокорожденного. — Потому в ее присутствии надо вести себя,
как в храме! Не лаяться, не скоблить себя, перекосив рожу, не плевать во все
стороны, а только налево, где Враг рода человеческого... а пусть не стоит там,
дурак, не... да что перечислять? Вечности не хватит счесть того, что сэр калика
делает не то и не так! Все равно ему хоть кол на голове теши, хоть орехи коли.
Олег сказал озадаченно:
— Да... Это ж сколько надо предков заиметь, чтобы такой
кодекс обрести?
— Много, — ответил Томас скромно. — У меня, к
примеру, двенадцать поколений рыцарь на рыцаре! Из них половина доблестно пала
в сражениях, треть красиво искалечена в турнирах, двое героически утопли,
одного казнили по заведомо ложному обвинению, а еще треть отдали жизни из-за
любви...
Олег удивленно качал головой. Если даже пропустить мимо ушей
сбои в арифметике — в Европе даже короли неграмотны, а чтоб посчитать до двух
десятков — снимают сапоги, — то все равно благородное происхождение Томаса
видно за милю.
Лилит весело фыркала в ухо, дула, хрюкала, мявкала. Олег
мотал головой, снова пообещать прибить, он же не рыцарь, ему можно, он человек
свободный, это вон Томас скован по рукам и ногам догматами и цепями веры,
женщину пальцем не тронет, дурак, если уж говорить между нами, умницами...
Лилит захохотала, красиво потряхивая гривой волос, такой же
роскошной, как у их коня, только черной, как ночь. Глаза, крупные и с огромной
радужной оболочкой, смотрели на Олега с обожанием, но он, к счастью, видел только
дорогу, что мчится навстречу и торопливо проскакивает под копытами.
Томас покосился в их сторону.
— Берегитесь этого человека, — предостерег
он, — высокочтимая леди Лилит.
— Почему? — удивилась она.
— Он ни во что не верит, — сказал Томас сокрушенно
и перекрестился. — А человек без Бога в душе — страшен.
Олег фыркнул.
— Если верить твоему отражению в луже, ты мелок и
грязен. Так что не всему надо верить.
Томас сказал благочестиво:
— Все, что я увидел во время моих скитаний по Святой
Земле, учит меня верить Творцу по поводу всего, чего я не видел.
— Все должны во что-нибудь да верить, — согласился
Олег. — Я, например, верю в то, что если эта зараза за моей спиной еще раз
плюнет в ухо... как не плевала? А дул кто? Кто крякал гнусным голосом, будто
толстая жирная утка?.. Вообще, верить в наше время нельзя никому. Даже себе.
Мне — можно.
Томас морщился, закоренелый язычник увиливает от серьезного
разговора про Божьи дела, но после того, где только что побывали, самое время
поговорить всерьез и доказать ему ложность языческих заблуждений.
— Отсутствие веры, — сказал он трубным
голосом, — уже лишает человека души!
Олег спокойно смотрел на бегущую навстречу дорогу, на выпад
рыцаря Храма проворчал в полнейшем равнодушии:
— Вера... Верить можно только в то, чего нет. Или что
еще не свершилось. Например, можно верить, что если будем настегивать коней, то
к вечеру приедем в замок сэра Торвальда. Может быть, он даже угостит нас ужином
в честь возвращения сына с невесткой. Можно верить в то, что если свернем вон в
тот лесок, то отыщем ручей с хорошей водой, разведем костер и переночуем без
всякой спешки.
Яра, что прислушивалась к их дружеской перепалке,
повернулась в седле и сказала с ясной улыбкой:
— Можно верить, что у нас с Томасом будет сын, что
вырастет великим воином... Нет, что у нас будет много детей и что все они будут
умные и красивые!
Томас посмотрел с удивлением и некоторым испугом.
— Много?
— Ну да, — ответила она уверенно. — Или ты
против?
— Да вообще-то нет, — промямлил он, — просто
как-то не думал об этом... особенно. Не до того как-то...
— Ты ведь король, — сказала она уверенно. — У
нас будет королевский замок. И большой сад. А в саду станут играть наши дети!
Олег скалил зубы, Томас покосился в его сторону, кивнул и
сказал с облегчением, словно Олег бросил ему спасательный круг:
— Да, конечно-конечно. Я в это тоже верю.
Олег снова оскалил зубы.
— Верю! Только и слышу это «верю», «верю». Это проще,
чем думать. Видишь, разница в том, что в христианского Бога нужно верить, а
наши боги в вере не нуждаются. Они реальны! Они ходили по земле, дрались,
вступали в браки с земными женщинами, их можно было даже ранить...
Томас нахмурился, слушал с недоверием и растущим
подозрением.
— И что же, — спросил с надлежащей
надменностью, — это хорошо, что у вас такие боги... мелкие?
— Мелкие? — удивился Олег. — Горами трясли!
— А наш Господь, — сказал Томас благочестиво и
перекрестился, — трясет даже мирозданием. Как тряхнет, звезды сыплются,
как жуки с дерева! А ногой топнет — хляби небесные раззяв... развезза...
разверза... словом, ливень такой лупит по твоим богам, что те под деревья
прячутся, как букашки какие мелкие! А когда градом, так вообще в землю
зарываются. И кто сильнее?
— Не знаю, — ответил Олег задумчиво и таким
голосом, что Томас взглянул подозрительно: не дразнит ли его язычник. —
Все еще не уверен.
Деревья расступились, впереди зазеленела широкая долина,
виднелись домики, стадо коров, Томас вздохнул:
— Еще с десяток миль, и мы в замке!
