— Это когда он бушевал там, как пьяный копьеносец,
переворачивал столы с деньгами менял, лупил и выгонял продавцов голубей?
— Вот-вот, — сказал Олег злорадно.
Томас в удивлении вскинул брови.
— Так какой же он еврей?.. Нет, сэр калика, ты сильно
ошибаешься. Он никакой не еврей. А вот распяли его евреи!.. Как раз за то, что
он не еврей, хотя вроде бы еврей.
Олег помотал головой.
— Погоди, погоди. Что-то я тебя не понимаю. Как это не
еврей, хотя вроде бы еврей?
— А что тут понимать, — ответил Томас
победно. — Все ведь и так понятно. Или тебе еще нет?
Олег посмотрел на него с подозрением.
— Нет, не понятно.
— Бедный, — сказал Томас с сочувствием. — Что
значит язычник. Ну ты ничего, спрашивай, спрашивай!
— Спасибо, — поблагодарил Олег искренне. — Ты
в самом деле помог.
Глава 11
Дорога сузилась, Томас поехал впереди, Олег отстал, чтобы не
глотать пыль, время от времени поднимал взгляд от конской гривы на маячащую
впереди прямую фигуру на красивом коне. Гуннский конь, дикий и свирепый, словно
бы набрался от рыцаря манер, идет красиво и благородно, лишь изредка потряхивая
гривой, а копыта переставляет в неком ритме, словно в танце. А рыцарь так и
вовсе будто подставляет себя всем на обозрение: смотрите, как надо ехать, как
держаться, как выглядеть добрым и благостным.
Тоже в какой-то мере гуннский конь, мелькнула ироническая
мысль. Наполовину дикарь, наполовину облагороженное христианством существо,
потому такая гремучая смесь. И еще при всей тупости и невежестве в его словах
странная... ну, не сказать, что правда, это слишком сильно, но что-то есть. А
вот что, сразу сформулировать не удается, хоть и просто необходимо.
Правда и то, что только первые христиане были евреями, затем
вероучение подхватили римляне, которые к евреям вовсе не были расположены. И в
первую очередь подхватили как раз самые забитые рабы и самые просвещенные
философы. Почему рабы — понятно, но философы...
Он поморщился, это раздражало и раньше, но привык
отмахиваться, не все же приняли, Сенека, к примеру, погнушался... Правда, Сенека
к тому времени достиг весьма преклонного возраста, в таком взгляды обычно не
меняют. Но немало римских философов приняли христианство, рассмотрев в этом
нелепом и противоречивом учении то зерно, из которого при определенной удаче и
титанических усилиях можно вырастить будущее.
А будущее вот оно: впервые храмы не сами по себе, как было
всегда, а с центром в одном месте, где кипит работа вроде бы по упорядочению и
развитию учения Христа, а на самом же деле все создается заново, лишь
прикрываясь его именем, как известным баннером, под который охотно собираются
знатнейшие и храбрейшие рыцари...
Павел, вспомнил он. Павел создал христианство. Маленький
лысый толстенький человечек, ухитрявшийся ходить сгорбившись, косноязычный, как
и Моисей, именно он сумел создать эту сверхмощную организацию, он отделил
группу иудеев, верующих в Христа, и назвал их христианами. Он написал для них
четырнадцать книг из всех двадцати семи Нового Завета, так что он основной
автор и идеолог Нового Завета, он заложил основные постулаты христианства,
только блаюдаря ему оно не осталось одной из многочисленных сект, а быстро
превратилось в мировую религию.
Это Павлу, иудею и одновременно римскому гражданину, удалось
не только самому усмотреть зерно во всей этой чепухе, но и выделить его для
римской ученой знати. Зерно в том, чтобы не просто начинать новые отношения
между людьми, это бывало и раньше на уровне отдельных чудаков, именуемых то
философами, то дураками, в зависимости кто чего смог достичь, а на уровне
основы, платформы, фундамента, на котором строится новый мир... очертаний
которого они еще, понятно, не знали. Так, смутно чувствовали, что может что-то
получиться. Надеялись. Ведь все остальные пути, что объявлялись единственно
верными хоть в старом и мудром Китае, хоть в Индии, хоть в землях
Персии, — все ведут к застою. С теми религиозными системами и через сто
тысяч лет Китай будет все тем же Китаем, а Индия — Индией, все так же йоги
будут стоять на голове, а факиры дудеть перед змеями... а вот здесь впервые
нарождается нечто действительно новое.
И если те римские философы сумели увидеть такую возможность,
то Христос, безусловно, не иудей. Вернее, как сказал этот меднолобый, он не
иудей, хоть и иудей. Странно, что такая меднолобость бывает права там, где
пасуют мудрецы, изучившие целые библиотеки древних мыслителей и вероучителей.
Когда солнце достигло зенита, а доспехи даже под легкой
накидкой накалились, Томас королевским жестом распорядился насчет привала. Его
многочисленное войско в лице отшельника принялось высматривать удобное местечко
для отдыха. И хотя то там, то здесь виднеются домики, Томас ворчливо заявил,
что мужчины не должны искать удобств, а христианам так и вовсе приличествует
смирение... и да, отсутствие удобств. Вон Иисус вообще в хлеву родился, а как
мир тряхнул!
Олег не спорил, еще бы не понять, почему рыцарь старается не
попадаться людям на глаза, свернули в небольшую дубовую рощу, что
просматривается насквозь, там и полянка, и ручеек, и сочная трава до пояса,
есть где коням и полакомиться, и поваляться.
Томас как лицо благородного сословия пошел напиться и
сполоснуться в холодной воде, Олег разложил на чистом полотенце захваченную из
замка еду. От трав и деревьев одуряюще пахнет, над головой натужно гудят пчелы.
По ту сторону ручья огромный полусгнивший пень, можно рассмотреть кишащих
красных муравьев. Тельца блестящие, как застывшие капли янтаря, горят красными
огоньками, многие муравьи приподнимаются на длинных лапах и поводят усиками
высоко в воздухе, словно щупают что-то невидимое.
Ручеек выбивается из-под корней трех берез с их
атласно-белой аристократической кожей, красиво подчерненной мелкими пятнами,
удивленно и радостно вскрикивает мелкая птичка над головами, на вершинах берез
насмешливо прокричали галки, наблюдая, как рыцарь пьет, стоя на коленях, потом
снимает панцирь и плещет водой в лицо.
Когда Томас вернулся и жадно набросился на еду, Олег уже
вяло жевал сыр, потом лег навзничь и забросил руки за голову. Взгляд его
рассеянно скользил по нависающим ветвям, там стада простолюдных тлей жадно
сосут сок, а рыцари-муравьи дают им защиту от всяких хищников, за что
благодарные тли снабжают их сладким соком.
Томас проследил за взглядом калики, сказал многозначительно:
— Берегись мухи, которая сидела на дохлой змее.
Олег подумал, перевел озадаченный взгляд на довольного
высказанной мудростью рыцаря.
— Это ты к чему?
Томас хотел было ответить что-нибудь еще мудрое, но не шло,
сказал честно:
— А не знаю. Слышал где-то, понравилось. Умность такая,
сложная. И красивая.
