Он разобрал поводья и красиво прогарцевал на прощанье перед
королевской трибуной. Усталый жеребец из последних сил перебирал ногами, рыцарь
в полных доспехах весит немало, Томас ощутил, как жеребец на миг задержал
дыхание, в нем что-то прошло внутри, он вздрогнул, одновременно раздался
могучий сильный рев, каким архангел созывал бы на последний суд.
Томас съежился, он видел, как прекрасная королева вздрогнула,
как умолкли и вытарашили глаза ее придворные на пукнувшего коня. Калика
проезжал в сторонке, а когда взгляд испуганного Томаса упал на довольное лицо
отшельника, тот поднял кверху большой палец и кивнул в сторону королевы.
Сжав сердце, Томас заставил коня приблизиться к галерее,
учтиво поклонился и сказал:
— Ваше величество, прошу простить за такую маленькую
вольность...
Королева неожиданно усмехнулась:
— Ничего, сэр Томас. Не смущайтесь! Я понимаю, вы
больше привыкли к ратным подвигам, чем к соблюдению всех мелочей этикета.
— Спасибо, ваше величество, — пробормотал он
шпорами заставляя коня попятиться.
Она кивнула на прощанье, милостиво добавила:
— Если бы вы не извинились, я продолжала бы думать на
вашего коня.
Глава 23
Дорога ныряла с холма на холм, Томас ощутил себя на палубе
корабля, что взбирается на огромную волну, чтобы тут же соскользнуть по склону
и начинать взбираться за следующую. Его все еще мутило, что так и не сумел
оправдаться перед королевой, она тогда отпустила его милостивым кивком, а он,
как дурак, поехал и только за оградой турнира сообразил, что надо бы как-то
объясниться. Но Олег ухватил поводья его коня и сказал твердо, что любое возвращение
расценят как попытку остаться либо на турнире, либо в королевской свите.
И вот теперь крыши городских зданий скрылись за лесом, Олег
свернул, на полянке расседлали коней и отпустили пастись. Конь Томаса стоял,
расставив ноги, и даже не поднимал головы, будто не веря, что наконец-то можно
отдохнуть. Потом Олег сводил их к ручью поблизости, искупал, а когда вернулся,
Томас лежал у костра, закинув руки за голову, взгляд синих глаз устремлен в
листву, доспехи, похожие на разгрызенный панцирь крупного рака, разбросаны по
всей поляне.
Олег сочувствующе смолчал: хорошо и то, что у рыцаря хватило
сил самому совлечь с себя эти стальные скорлупки. Без них, правда, похож на
белого телом рака-отшельника, когда тот покидает старую раковину и отыскивает
более просторную, но и Томас тоже недолго будет светить белой, не целованной
солнцем грудью.
— Есть будешь? — спросил Олег.
Томас ответил вяло:
— Тошнит.
— По голове много били, — определил Олег. —
Там все взбултыхалось, значит. Ладно, пусть успокоится, сметана отскочит,
оживешь. Все равно уже вечер, а к утру пройдет.
Томас сказал язвительно:
— Да, ты особенно потрудился! Раз вовсе заснул стоя.
Олег зевнул.
— Да и сейчас бы заснул в охотку. Ну, раз тебе все
равно не спится... и есть не будешь, тебе и сторожить.
Он зевнул шире, начал укладываться с другой стороны костра,
убирать из-под себя щепочки, сучки, мелкие камешки. Томас смотрел с недоверием,
спросил:
— И что, вот так и заснешь?
— Вот так и... — начал отвечать Олег, но вдруг
оборвал себя, насторожился. Томас видел, как вздрогнули и расширились ноздри,
после паузы Олег договорил тихо: — Но все-таки как охотник я не могу допустить,
чтобы обнаглевшие свиньи подбирались так близко!
Он цапнул лук, быстро набросил тетиву и скользнул за
деревья. Томас остался лежать, бездумно глядя в зеленую крону, что слегка
сдвигается под проносящимся над верхушками легким ветерком. Все тело ноет,
мышцы стонут, но надо дать им вот так побыть в расслабленности, и в
благодарность они очень быстро восстановят мощь и крепость, кровоподтеки
рассосутся, утром он снова ощутит себя свежим человеком.
Шаги послышались не скоро, слишком шумные, потом Томас
сообразил, что отшельник нарочито загребает ногами, дабы он, благородный
рыцарь, не вскакивал с мечом наготове, ведь все благородные — тупые, не в
состоянии отличить шаги человека от топота кабаньих копыт...
Олег вышел к костру, прислонил к дереву лук с уже снятой
тетивой. Томас огляделся, даже привстал, чтобы заглянуть за ближайшие деревья.
— А где свиньи?
Олег отмахнулся.
— Ты же сказал, что ужинать не будешь.
— Все равно, — возразил Томас обидчиво. — Мог
бы притащить хоть одну.
— Зачем?
— Просто так, — объяснил Томас. — Не
понимаешь?
— Нет, — сказал Олег. — Ничего интересного. Свиньи
как свиньи. Не знаю точно, кто их послал, но уже то, что шли за нами от города,
мне как-то не понравилось.
Томас открыл и закрыл рот, сам ощутил, что вид у него не
совсем соответствующий благородному облику, но некоторое время глупо хлопал
длинными ресницами, наконец, выдавил:
— Так это были... люди?
Олег подумал, ответил:
— Это смотря в каком смысле. К примеру, философская
концепция сунь-хунь-вчай вообще не рассматривает в качестве людей категории, к
которым относятся...
Томас прервал поспешно:
— Погоди! Это были двуногие? И одеты, как мы?
Олег зевнул, сказал сонно:
— Давай спать, а? А то мне столько пришлось отгонять от
тебя колдунов на турнире, что с ног валюсь... Да, это были двуногие. Только
одеты не так, как мы... Пряжки не такие... и башмаки размером поменьше...
Он заснул на полуслове. Сердце Томаса колотилось, как у
пойманного зайца. Калика спит, как коней продавши, погоню обезвредил, а в
остальном рассчитывает на него, Томаса Мальтона, который никогда не подводил
боевых соратников.
Постанывая сквозь зубы, он поднялся, тело обиженно взвыло,
каждая мышца начала обвинять в вероломстве и нарушении обязательств, однако он
дотащился по следу калики до места схватки, застыл, ошарашенный. Шесть трупов,
все безжалостно убиты стрелами, трое — в позвоночник, калика не очень считается
с рыцарскими правилами не бить в спину, хотя для подлого сословия правила не
писаны, ни один после удара стрелой не прошел и двух шагов, калика бьет либо в
голову, либо дробит стрелой позвонки, так что жертва сразу перестает двигаться.
Он услышал стон, один из распростертых на спине смотрел
умоляющими глазами, такими же синими, как и у него. Томас приблизился с
осторожностью, человек в серо-зеленой одежде лесного стрелка, из груди как раз
посредине торчит окровавленный кончик стрелы. Похоже, стальное лезвие, перебив
позвоночник, прошло мимо сердца, человек не может шевельнуть ни рукой, ни
ногой, такое Томас иногда видел, когда кому-то ломало хребет, эти люди медленно
умирали, полностью парализованные, но как не по-христиански поступил калика,
оставив несчастного добычей диких зверей!
