— Выходит, эта милосердная сыпала проклятиями направо и
налево, как пьяный матрос?.. Ничего себе, заступница! То-то она мне сразу
понравилась.
Томас вскипел, Яра поспешно опустила тонкие пальцы на его
руку.
— Погоди, Томас... Олег, ты не прав. Ты путаешь
милосердие со справедливостью! А еще волхв. При чем тут справедливость? Да за
своего ребенка мать готова кого угодно... голыми руками. Это для тебя безотцовщина,
байстрюк, а для нее — самое дорогое на свете! Вот и прокляла сгоряча... Я бы на
ее месте не только прокляла, но и переломила бы эту осину к чертям собачьим.
Ишь, расшелестелась, зараза, когда ребенок спит...
Оба поглядывали на темного, как грозовая туча, Томаса. Глаза
рыцаря сошлись в точку, губы двигались, а пальцы сжимали незримую рукоять меча.
Он уже рубился, повергал, мстил, уничтожал, размазывал врагов по стенам, а тех,
кто падал на колени и униженно просил прощения, прощал и убивал уже без вражды,
с христианским милосердием в сердце.
— Пусть перекипит, — сказала Яра тихо. — Мне
это знакомо... Я когда-то отказалась от княжества, что побольше этих крохотных
королевств, перекипела, а для него это внове..
Она поглядывала на Томаса с любовью и тревогой, Лилит
вздыхала сочувствующе. Олег деловито поджаривал мясо на углях, подкладывал
сухие хворостины. Лилит выбрала самый прожаренный, завернула в тонкую хлебную
лепешку и заботливо протянула Олегу.
— Ешь, а то худой какой-то.
— Мне так положено, — буркнул он.
— Как христианскому аскету?
Он отмахнулся, равнодушно откусывая мясную лепешку.
— Аскетизм придумали не христиане.
Она смотрела в его лицо с ласковой насмешкой и с удивлением.
— Мне Яра рассказала о ваших приключениях.
Олег отмахнулся.
— Больше слушай.
— А что не так?
— Женщины все преувеличивают.
— Ну, если по мелочам. Но в аду были?
Олег хмуро кивнул.
— Были. Ну и что? Я там много раз бывал. Когда по делу,
когда... просто мимо шел.
— Я тоже не люблю там бывать, — призналась она и
поежилась. — Даже в тех, старых... А новый, который христианский, так
вообще жуть. Но вы прошли весь, подрались с самим Сатаной, а потом поднялись на
небеса и устроили там бойню..
Он покачал головой.
— Все брехня. Одному разве что в лоб дал, чтобы перья
посыпались... Или двум, кто такие мелочи помнит? Наверное, перо понадобилось.
Написать что-то умное или еще для чего.
— Для чего? — спросила она с интересом.
— Не помню, — огрызнулся он. — У меня хорошая
память: нужное помнит, а всякую хрень — нет. Мы же не для драк спускались в ад?
Это мальчишки да рыцари только и грезят, как бы подраться, а я человек
сурьезный. Я драк не люблю.
Она сказала торопливо, старательно пряча усмешку, сурьезный
человек не поймет, вдруг да обидится:
— Понимаю-понимаю. Ты всегда, по слухам, избегал любых
драк... хотя, по тем же слухам, из них не вылезаешь. Я сама не про схватки. Не
люблю, когда мужчины дерутся. Должна бы привыкнуть, а все не привыкну. Ты
как-то обмолвился, что давно подозревал...
Она запнулась, пугливо оглянулась на безупречного
христианина, все еще темного, как грозовая туча, что набрала грома и молний, но
выплеснуть не на кого. Он сидел, прислонившись к стволу граба, налитые кровью
глаза метали багровые молнии, а пальцы безотчетно загребали траву.
Олег усмехнулся.
— Не обращай внимания. Ему некоторые вещи, как горохом
о стену. Хоть говори, хоть показывай, хоть кол на голове теши... Христианин!
Она сказала еще тише:
— Ты говорил, что давно подозревал, что...
Она говорила все тише и все с большим трудом, словно и ей
непросто выговорить такую крамолу. Олег вздохнул.
— О том, — спросил он, — что Творец и Сатана
— один и тот же? Вернее, что и Творец, и Сатана — двое в одном? Вернее, в двух
один?
Она торопливо кивнула.
— Да!
— Видишь ли, — проговорил он медленно, — всем
известно, что Сатана свободно восходит на небеса, чтобы обвинять человека перед
Богом. Но хотя все это знают, но никто такого не видел. Почему?
— Не знаю, — ответила она растерянно.
— Потому, — сказал он все так же медленно и
терпеливо, — что Сатане вовсе не требуется раскалывать землю, чтобы
вылезти из подземного ада, а потом с громом и молниями возноситься на небеса.
Сатана — это он сам... когда в плохом настроении. Извини, это неудачная попытка
пошутить, у меня с юмором проблемы. Сатана — это та часть Творца, что постоянно
недовольна его работой, его идеями. Та часть, что тянет вниз... Увы, даже у
Творца бывает такое.
Она сказала тихо:
— Я знаю. Но... как узнал ты?
Он хмыкнул.
— Разве мы не по образу и подобию?
Она прошептала:
— Бедный... И в то же время, хоть ты из праха, а я из
божественного света, но я тебе завидую. Каким-то образом ты к нему ближе. И
понимаешь его лучше. Может быть, даже знаешь, зачем он создал это все... и нас
тоже?
— Догадываюсь, — проворчал Олег.
Глава 4
В сторонке послышался глухой удар: Томас, не удержав гнева,
обрушил кулак на землю. Лицо исказилось свирепой гримасой, явно истребляет
врагов сотнями, повергает их с коней, топчет копытами, протыкает копьем, бьет
мечом, а бегущих гонит и бьет без всякой жалости.
Олег покосился на рыцаря со странной нежностью во взоре,
отложил очередную лепешку, что заботливо вложила ему в ладонь Лилит.
— А что лучше, — обронил он с непривычной для него
мягкостью, — быть одним из великого множества королей в Британии, которых,
как лягушек в болоте, или же попытаться стать человеком, который в самом деле
что-то сделает для Англии? Да и не только для Англии?
Томас спросил в бешенстве:
— Что? Что можно сделать для Британии, не будучи
королем?
— Не знаю, — ответил Олег. — Ты уж слишком
так в лоб. Как будто я щас тебе все на тарелочке. Знаю, что можно. А вот как...
Рыцарь отмахнулся в великом раздражении.
— Знаешь, не зли. О том, что пользу церкви можно
принести, не будучи королем, знает каждый. Ты укажи как либо помалкивай.
— Уже молчу, — ответил Олег кротко. Он поднялся на
ноги, кивнул внимательно слушавшей их разговор Лилит. — Отдыхай, —
велел он. — А я пока посмотрю, что там впереди. И что возле замка.
Она покачала головой.
