Он ехал, зажатый так, что едва мог дышать: туман подступает
близко, оттуда доносится уже не кваканье, могучие булькающие звуки, будто из
жидкой грязи выныривают чудовища размером с коня. Даже слышно мощное сопение,
туман колышется, увлекаемый дыханием огромных зверей. Кони тревожно прядали
ушами, вздрагивали, Томас изо всех сил старался удержать жеребца в повиновении,
дабы не прянул в испуге в сторону, а там обязательно бездна...
Донесся задумчивый голос калики:
— Непохоже, чтобы в этом болоте царевны-лягушки
водились...
Томас спросил сипло:
— Какие... царевны?
Олег отмахнулся.
— Да все равно какие. Женщины все одинаковые. Как и
жабы. Только не все зеленые, ну помнишь, мы с Ярой рассказывали.
Томас начал надуваться, готовый вступиться за женскую честь,
но силы оставили, воздух вырвался из груди, а доспехи навалились на плечи
тяжелые, как наковальни.
Олег оглянулся, сказал подбадривающее:
— Кто не рискует, тот не пьет вместе с жабами!
— Сам пей, — буркнул Томас, — с жабами.
Кончится это болото когда-нибудь?
Воздух становился тяжелее, запах болота проникал во все
щели, одежда отсырела. Из темной воды торчат, как длинные ножи, узкие стебли болотных
растений. Редкие кочки высовываются, как шляпки грибов из застывшей смолы.
Томасу на миг почудилось, что конь пройдет, как по темному мрамору, однако с
первого же шага вода взметнулась зловонными брызгами.
— Если верить твоему отражению в болоте, — сказал
Олег многозначительно, — ты мелок и грязен. Да еще и весь какой-то
перекошенный... Отсюда вывод: не всему, что видим и слышим, надо верить...
— Еще бы, — согласился Томас, — старуха
соврала, герцог врал, ты вон тоже... ладно, не врешь, но глубоко заблуждаешься,
но лучше бы врал, меньше греха! Один я, как ангел, чистый и незапятнанный...
Копыто его коня соскользнуло с кочки, с шумом обрушился в
грязь до живота. Грязь взлетела жирными маслянистыми брызгами, повисла на
одежде и доспехах уже совсем не блестящего рыцаря.
Часть III
Глава 1
Над болотом то и дело появлялись клочья тумана, стягивались
в подобие огромной кипы грязной шерсти, уплотнялись, а потом их несло с
жутковатой целеустремленностью. Олег всякий раз давал дорогу, и Томас, подражая
более знающему спутнику, тут же посылал коня в сторону. Из болотной жижи часто
высовывались головы странных существ, устрашенный Томас крестился и уверял
себя, что это лягушки, просто лягушки, только очень большие.
Черная поверхность во многих местах булькает, чавкает,
оттуда поднимается горбиком жидкая грязь и расплывается во все стороны. Часто
грязь вздувается пузырями, что шумно лопаются, а вместе с брызгами
распространяется жуткое зловоние. Кое-где торчат облепленные грязью мшистые
кочки, Томасу почудилось, что они медленно опускаются, словно разъедаемые
снизу.
На некоторые взбираются крупные белесые черви,
полупрозрачные, Томаса едва не стошнило, когда увидел, как внутри сегментов
пульсируют отвратительные внутренности. Конь сам шарахался от таких кочек, одна
впереди вся состоит из таких копошащихся червей, словно кочка уже утонула, а
черви продолжают карабкаться друг на друга...
И все же болото становится все зловоннее и, что хуже всего,
дно постепенно уходит из-под ног. Мохнатые кочки остались за спиной, а впереди
только море чавкающей и булькающей грязи. Пузыри поднимаются огромные, а когда
готовились лопнуть, Томас зажмуривался и закрывал ладонями лицо: брызги
взлетают выше головы.
Могучие кони выбились из сил, с морд слетает кровавая пена,
оба хрипят и стонут, бока судорожно вздымаются. Наконец конь Томаса
остановился, весь дрожа, рыцарь поспешно соскочил прямо в грязь, разбрызгивая
тяжелые липкие волны, погрузился до пояса, но конь благодарно вздохнул.
Томас принялся его поглаживать и говорить подбадривающие
слова, Олег взглянул на них, тоже слез в топкую грязь и сразу же пошел дальше.
Его конь вздохнул и покорно потащился следом.
Томас крикнул в спину:
— У коней чутье, а ты как насчет ям?
— А у нас есть головы, — ответил Олег, не
поворачиваясь.
Он не замедлил шаг, Томас стиснул челюсти, вообще-то он
крикнул, чтобы хоть чуточку задержать язычника. Не признаваться же, что от
кончиков ушей до пят дрожит от усталости и мечтает постоять и перевести дух, но
конский зад с красным хвостом медленно отдаляется, и Томас, взмолившись про
себя Пресвятой Деве, заставил себя идти по сдвигающемуся следу грязи.
Калика то ли в самом деле чует, то ли как-то ориентируется
на всплывающие пузыри, но двигается зигзагами, всякий раз выбирая самые твердые
и высокие места. Иногда грязь опускалась до колен, дважды Томас проваливался по
грудь. Отчаяние все больше стискивало сердце, он усердно молился, прося сил и
стойкости, ведь не для себя, для вящего дела, усталое тело почти не слушалось,
и вдруг, как далекий набат, донесся крик:
— Томас, там берег!.. Я вижу деревья!
Однако Олег, вместо того чтобы броситься к зеленой земле,
остановился, Томас прошептал благодарность Господу, что внушил этому язычнику
каплю сострадания, дал ощутить, что надо помочь ближнему, который вот-вот рухнет
в эту жижу и захлебнется ею, как суслик при половодье.
Кони, чуя твердую землю с сочной травой, раздували ноздри и
двигались вперед из последних сил. Дно поднимается медленно, зато приближается
удивительно зеленый берег, уже видно с десяток исполинских деревьев, цветущие
кустарники, а на вершине холма — небольшой замок из белого камня, который, как
Олег уже знал, не замок, а монастырь.
Оставляя за собой грязные дорожки, они выбрались на зеленую
траву. Томас оглянулся, не поверил глазам: черная болотная слизь приподнимается
толстым валом, но что-то не позволяет ей продвинуться и залить мерзкой жижей
поросшую чистой травой землю. Олег морщился, шарил взглядом по окрестностям,
Томас внезапно ощутил, как от него отвратительно пахнет, в то время как воздух напоен
дивными ароматами цветов и чистой воды...
— Вода. — сказал Олег. — Вон там ручей.
Томас, на ходу пытаясь расстегнуть заскорузлые ремни,
бросился к деревьям. Ручей выбегает из-под корней чистый, звенящий, на
перепадах кружатся золотые песчинки. Томас упал на колени, раскаленное лицо
обожгло холодом, он пил и пил, наслаждаясь чистотой и заполняя иссохшее тело.
Потом вдруг поднял голову. Лицо залила краска стыда, поспешно поднялся.
— Прости, Олег!.. Я поступил не по-христиански.
— Да, — согласился Олег, — сперва нужно
коней. Потом — язычника.
— Я не то хотел сказать, — запротестовал
Томас. — Я должен из смирения перед Господом первым пустить к воде тебя...
или коней, какая разница, а потом уже себя, смиренного рыцаря Храма.
