— Да ладно, — ответил Олег вяло, — я уже
видывал твое смирение.
На коротком привале Томас тщательно вымывал скорлупки
доспехов изнутри, выстиранная одежда уже белеет под солнцем по траве. Мокрые
волосы причесал гладко, похудевшее лицо выглядит острым, капли воды все еще
блестят на длинных, как у девушки, ресницах. Грязь набилась во все сочленения,
странная грязь, больше похожая на гниющий сок исполинских растений.
Олег искоса поглядывал на Томаса, за милю видна
крестоносность: только в крестовых походах рыцари научились мыться, а по возвращении
распространили этот обычай и по Европе. Но везде стирку одежды выполняют только
женщины и рабы. Если же их нет, то даже в замках никакой стирки...
Сам он быстро и без церемоний прополоскал свою простую
одежду, где нет ни позолоты, ни других украшений, из-за которых стирают только
нижнее белье, а верхнее, увы, никогда. Томас смотрел ревниво, как волхв быстро
натянул на себя еще мокрое, и повернулся к нему с ожиданием в глазах. Кони
напились, жадно щиплют свежую душистую траву. Солнце играет на их блестящих
отмытых телах, Олег заметил с одобрением:
— Людям бы так же быстро отдыхать...
— Будто ты не такой же конь, — ответил
Томас. — Как думаешь, нас заметили?
Олег посмотрел в небо. Огромные птицы, что и не птицы вовсе,
кружили в небе, разочарованно присматриваясь к выбравшимся из топи.
— А ты как думаешь?
— Я не про них, — огрызнулся Томас. — Это ты
все о воронах, а я про монастырь.
— Если монахи не умные книги читают, — согласился
Олег, — а ворон считают, то, конечно, заметили.
Он неотрывно смотрел на монастырь, такой радостно светлый
среди этого жуткого мира, сохранивший силой святости среди этой гнили и топи
зеленый холм, покатый, как панцирь гигантской черепахи, сохранивший зелень и
даже синее небо, что смотрит как будто сквозь широкую дыру в ночной тверди.
Монастырь венчает холм, как корона венчает голову, такой же
с башенками и зазубринами. Олег покосился на Томаса и понял, что тому тоже
пришло в голову такое же сравнение.
— Монастырь святого Йоргена, — выкрикнул Томас.
Глаза его полыхали отвагой, пальцы судорожно шарили в поясках эфеса
меча. — Как же далеко забрались эти отважные братья!
— Далеко, — согласился Олег. — Драчливые у
тебя братья.
Томас сказал восторженно:
— Зришь сияние?
— Испарения, — буркнул Олег, подумал, предположил:
— Монахи ж не моются, да?
Томас обиделся:
— С чего ты взял?
— Ну, аскеты и не такие обеты давали...
— То аскеты, — отмахнулся Томас. — А это
монахи. Им делом заниматься надо, а не... Это святость, не видишь?
Олег хмыкнул, но на сияние смотрел с великим интересом.
Крупный замок, несмотря на тяжеловесность, все-таки в первую очередь создан для
защиты монахов от враждебного мира, выглядит изящным, возвышенным и даже
элегантным, хотя какая уж элегантность у босоногих монахов, одетых в рясы и
подпоясанных простыми веревками.
Томас быстро оделся в мокрое, лишь чуть отжатое, влез в
железо. Конь горестно вздохнул, когда рыцарь снова взобрался в седло.
— Уже скоро, — сказал Томас виновато. — Вон
там, видишь, отдохнем.
Он отпустил повод, усталый конь против ожидания сорвался с
места, как стрела, спущенная с тетивы, Олег проводил их взглядом, своего
понукать не стал, однако тот сам не возжелал отстать от приятеля, оскорбленно
заржал и понесся, как стриж, низко летящий над землей, догнал и, в знак победы,
обогнал на два корпуса.
Монастырь, больше похожий на замок, из одного здания на
высоком, в три человеческих роста, каменном основании. Выше — толстые стены,
четыре поверха, не считая массивной надстройки слева. Слева к зданию примыкает,
являясь его частью, массивная цилиндрическая башня, в ней одно-единственное
окошко на высоте четвертого поверха, да еще башенка на крыше. На этой башенке
еще одна, совсем маленькая, на шпиле реет многоцветный флажок.
Кони наконец-то домчались до стены, пошли вдоль нее шагом,
ноздри раздуваются, головы склонились к самой траве, Томас счастливо засмеялся.
— Как видишь, сила воинов Господа велика!
— Слуг, — сказал Олег.
Томас не понял, повернулся всем корпусом, брови поднялись.
— Что?
— Слуг, говорю, — повторил Олег со
злорадством. — Рабов. Так сказано в ваших священных текстах.
Томас фыркнул, отмахнулся.
— То-то и видно, что ты совсем дикий человек, —
произнес он с жалостью к заблудшей душе. — Быть рабом Божьим — значит не
быть больше ничьим рабом на свете! Совсем недавно Господь говорил, что рабов у
него нет, что рабы ему не нужны, быть рабом Божьим то же самое, что быть рабом
слова, рабом чести!.. Эх, не понимаешь...
— Темнота, — согласился Олег, но ощутил, что Томас
в самом деле чувствует полнейшее превосходство и что чувствует не так уж и зря.
Быть рабом невидимого и неощутимого Бога, который создал этот мир и отдал его
человеку, ничего не требуя взамен, не так уж и хреново. Быть рабом Бога — это
быть предельно свободным. Настолько свободным, что даже не по себе от такой
свободы. Поневоле сам себя начнешь опутывать разными обетами, клятвами и
обещаниями.
Справа каменное основание выдвигалось вперед узким клином,
опускаясь к траве крупными ступеньками. Ступени ведут наверх к массивным
железным воротам. Слева отворилась дверца, двое монахов в длинных сутанах с
капюшонами на головах вышли безмолвно, как две тени, остановились, спокойные и
отрешенные от мира.
Томас приветственно помахал рукой.
— Лаудетор Езус Кристос! Мы можем надеяться на приют в
этот странный день, очень похожий на холодную ночь?
Монахи рассматривали их сверху неотрывно, наконец один
сказал приятным негромким голосом:
— Мы оказываем приют всем страждущим.
Второй добавил более деловито:
— Коней можете оставить там. О них позаботятся.
Олег соскочил вслед за Томасом, блистающий рыцарь слегка
размял спину и начал подниматься по ступенькам. Олег с беспокойством оглянулся
на коней.
— Их в самом деле не сожрут? — спросил он. —
Мы проехали мимо таких тварей...
Монах смерил его взглядом с головы до ног.
— Странно, что вас пропустили. Но здесь вы в
безопасности. Темные силы не могут переступить черту святости.
Олег повел рукой, очерчивая зеленый круг.
— Это вот под вашим контролем?
— Да, — ответил монах коротко. — Я отведу вас
к настоятелю. Он охотно... даже с радостью примет людей, сумевших пройти через
Язву.
