Как-то он решил поиграть в князя Владимира и начать борьбу с языческими идолами (деревянными). Взял топор и отправился в лес, где начал рубить священный дуб богини Деметры. «Подожди! — стали ему говорить голоса в голове, — в этом дереве живет дриада, ты ее убьешь!» Эрисихтон ответил, что ему плевать, срубил дерево, из ствола потекла кровь. Энты во главе с Древобородом Фангорном поклялись отомстить, воззвали к Деметре — как мы помним, даме весьма конкретной. Деметра наслала на Эрисихтона проклятие — неутолимый голод. Он съел все в холодильнике в первый же день, ночью сгрыз гречку в пакетах, завалявшуюся на верхней полке кухонных шкафчиков, причем мышиные какашки его не смутили, уничтожил все консервы. На следующий день пошел в магазин и опустошил все полки. Дома он ел и ел, жрал и жрал. Еды не хватало, деньги кончились очень быстро, а воровство из супермаркетов самообслуживания — дело уголовно наказуемое, стремался.
Тут вернулась Мнестра — бог Посейдон разлюбил ее и освободил из сексуального рабства, а дар не отобрал. Она принялась жаловаться папе, а тот, страдающий приступами булимии, думал лишь об одном. Нет, не о том, чтобы ее съесть — так бы Эрисихтон попал в другую главу данной книги.
Он придумал хитрый план: каждый день Мнестра превращалась либо в корову, либо в лошадь, либо в козу. Он отводил ее на рынок, продавал, на вырученные деньги покупал себе еще еды. Мнестра в зверином обличье шла на поводке в дом нового хозяина, ночью превращалась в человека и сбегала домой. Система работала хорошо, но проклятье набирало силу, покупной еды не хватало. Во время одного из приступов голода Эрисихтон сгрыз сам себя и умер.
Ян Стен. «Эрисихтон продает свою дочь Мнестру». 1650–1660. Государственный музей (Амстердам)
Картина иллюстрирует сцену очередной продажи царем Эрисихтоном своей дочери Мнестры. На первый взгляд картина кажется бытовой сценкой в пейзаже, вполне в духе Брейгеля — современника автора. Мифологический подтекст выдает лицо Эрисихтона и венок на голове — нетипичные для голландских крестьян. На покупателе надет необычный тюрбан, что еще раз указывает на «псевдоисторический» жанр картины. Мнестра изображена в человеческом обличье, причем в позе, напоминающей кающуюся Магдалину. Это против указаний мифа, говорящего, что ее продавали в виде животного. Однако поскольку на полотне присутствуют и гигантское дерево, и топор, это значит — художник соединяет в одном пространстве сразу несколько временных измерений истории.
Вот эта Мнестра-оборотень и стала, по некоторым версиям, женой Автолика-гипнотизера. Сыновья Автолика ничем не прославились, а вот дочерью была Антиклея. Если ты родилась в такой семье, то в подростковом возрасте ты вряд ли будешь сидеть в теремах и вышивать бисером. Антиклея в юности тусила с Артемидой, бегала с ней в ее отряде мускулистых охотниц. Чем это чревато — мы уже в курсе. Возможно, Антиклее приходилось убивать дерзких подглядывающих юношей; уж оленей — точно приходилось. Потом она вышла замуж за царя Итаки Лаэрта (в платье от Шанель начала двадцатых оттенка красного вина с заниженной талией без рукавов со сложнокроенной юбкой и огромным красным бантом на левом бедре).
Но судя по тому, какого классного сына воспитала — и в браке Антиклея осталась женщиной интересной и весьма многосторонней.
Когда стало определенно ясно, что «Одиссей не вернется» и женихи Пенелопы начали роиться, как пчелы вокруг Винни-Пуха на воздушном шарике, оба родителя Одиссея были еще живы. Отец — Лаэрт, давно уже вышедший в отставку с поста царя, заявил «я устал, я ухожу», демонстративно надел резиновые сапоги, отключил мобильный телефон со словами «там все равно не ловит», сел на ржавую «Ниву» и укатил в Рязанскую область за 100 км от ближайшего города. Там у него была любимая дача без газа, водопровода и электричества. Что он там делал, мы не знаем, но по косвенным данным, сопоставив некоторые стихи Гомера со строчками Овидия, предположим, что сажал картошку и гнал самогон.
Мать — Антиклея, осталась во дворце с невесткой Пенелопой и подростком-внуком Телемахом. В один прекрасный день она сказала: «смысла в моей жизни нет, мой сын Одиссей не вернется, остальные члены семьи мне по барабану, в том числе и ты, мой милый мальчик Телемах. Пойду утоплюсь». Правда, очень правдоподобно звучит?
О ее самоубийстве мы знаем от Одиссея, который встретил ее тень во время трипа в загробный мир по совету одной из волшебниц-любовниц, встретившихся ему во время путешествия. Хитроумный Одиссей — это лжец формата Синдбада-морехода, однако намного более талантливый, так что все его слова надо принимать скептически.
Что же случилось с Антиклеей на самом деле? Моя версия — никакой «рабыни-кормилицы Эвриклеи» не существовало. Царица, унаследовавшая способности к гипнозу от отца либо к оборотничеству от матери, давно создала эту вторую личность, дала ей имя, зеркальное своему, и ходила под этой маской «в народ». Когда начались проблемы с женихами — по сути, иноземными оккупантами, стало ясно, что надо как-то спасаться. Лаэрт спрятался на далекой даче, Пенелопа затворилась на женской половине и начала досконально соблюдать все гаремные обычаи, запрещавшие женщине появляться на публике с открытым лицом. Антиклея симулировала собственную смерть — во избежание несчастного случая, который ей могли подстроить искатели Одиссеева наследства. И начала работать в качестве Эвриклеи «под прикрытием» в собственном доме. Как «рабыня», она имела доступ ко всем разговорам собственных слуг и женихов, которые не могла бы слышать, оставаясь благородной леди.
Когда Одиссей вернулся — она его узнала сразу же, несмотря на облик грязного бомжа. Кстати, по словам Одиссея, его маскировкой занималась богиня Афина, в нужный момент нисходившая с небес и придававшая ему облик то слабого старика, то красивого мужчины в самом расцвете сил. Не кажется ли вам в свете генеалогических изысканий, изложенных выше, что не в Афине тут было дело? И фраза «на бога надейся, а сам не плошай» тут вполне может пригодиться? Быть может, навык оставаться неузнанным Одиссею был присущ издавна — помните, как он явился в облике бродяги-разносчика на Лемнос к Ахиллу-трансвеститу?
Ловис Коринт. «Одиссей дерется с нищим». 1913. Народная галерея (Прага)
Полотно посвящено эпизоду из XVIII песни «Одиссеи». Главный герой возвращается в родной дом под видом старика нищего. Телемах, который уже узнал, что это его отец, приказывает принять его со всем гостеприимством, которое принято проявлять к странникам вне зависимости, бедные они или богатые. Однако появление нового «попрошайки» вызывает ревность у местного нищего по имени Ир, которому покровительствуют женихи. Они подзуживают его на драку с Одиссеем, надеясь хорошенько посмеяться над обоими. Одиссей легко одерживает победу над Иром и еще больше озлобляется против мужчин, оккупировавших его дом.
