Тем не менее оставалось сделать главное — перетащить на свою сторону часть высшего генералитета, который бы не позволил в случае непредвиденных обстоятельств выступить на поддержку императора монархически настроенным военачальникам. Зимой 1917 г. посланцы Государственной думы посетили фронты и заручились если и не поддержкой, то сочувствием четырех (из шести) высокопоставленных полководцев: начальника штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеева, наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузского и главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова.
Связи генерала Брусилова с деятелями оппозиции имеют давние корни. Еще начиная с весны 1915 г. в штаб 8-й армии часто приезжали всяческие общественные деятели и правительственные агенты. В том числе — А.И. Гучков, М.В. Родзянко, князь Щербатов и др. Как пишет граф Д.Ф. Гейден, «Брусилов был со всеми очень любезен и внимателен, и очаровывал всех приезжих своим доброжелательным отношением к совместной работе со всеми общественными и гражданскими учреждениями. Такое его широкое внимание к приезжавшим в армию общественным деятелям и корреспондентам, с его умением держать себя и показать товар лицом, при его здравом смысле и образованности, создало ему при его военных успехах большую рекламу. И по уходе ген. Иванова это много способствовало выдвижению его на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом, каковое доверие он и оправдал впоследствии своим наступлением в 1916 году, спасшим Италию»
{354}.
Отъезд императора, получившего сведения о начале волнений в Петрограде в конце февраля 1917 г., из Ставки, и его прибытие в Псков, в штаб Северного фронта, окончательно решил его судьбу. Теперь непосредственное давление на царя оказывал наиболее тесно связанный с оппозиционными заговорщиками генерал Рузский, а поступающую в действующую армию информацию контролировал оставшийся в Ставке генерал Алексеев. Еще до того, как уехать из Ставки, император распорядился готовить фронтовые войска для подавления столичного мятежа. Царь рассчитал все правильно: фронтовики раздавили бы любое сопротивление, но он не учел, что руководители фронта уже на стороне восставших. С Юго-Западного фронта на подавление должны были отправляться лейб-гвардии Преображенский, 3-й Его Величества и 4-й Императорской Фамилии гвардейские стрелковые полки (отправка 2 и 3 марта), лейб-гвардии Уланский Его Величества конный полк. Характерно, что кандидатура решительного и смелого генерала, каким, без сомнения, был А. А. Брусилов, первоначально даже рассматривалась на роль руководителя карательным корпусом. Герцог Н.Н. Лейхтенбергский, флигель-адъютант императора, впоследствии утверждал, что в отношении общего начальника здесь были мысли и помимо отправленного из Ставки отряда Н.И. Иванова: «Был момент, когда казалось, что положение может быть в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала из фронта, хотя бы генерала Брусилова, снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства»
{355}.
Но этот план провалился. В тот момент, когда царь находился в Пскове, между высшими штабами шел интенсивный обмен телеграммами с мнением о складывающихся событиях. И выяснилось, что главкоюз в принципе поддерживает требования оппозиции. В частности, на телеграмме председателя Государственной думы М.В. Родзянко, предлагавшей царю 26 февраля создать ответственное министерство, А.А. Брусилов сделал приписку: «Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам… проигрыш войны повлечет за собой гибель России, а проигрыш неминуем, если не будет водворен быстро полный порядок и усиленная плодотворная работа в государстве». Поэтому кандидатура генерала Брусилова в диктаторы была отклонена.
А далее все развивалось по нарастающей. С утра 2 марта Н.В. Рузский стал убеждать императора в немедленном отречении. Ясно, что верный слуга монарха отказался бы от любых переговоров, готовя войска для подавления восстания. Но все было наоборот: давление главкосевзапа на императора было столь велико, что в 20 минут первого ночи 2 марта царь послал отправленному на Петроград ген. Н.И. Иванову телеграмму с приказом не предпринимать никаких действий впредь до особого указания. Находившийся на подъезде к Царскому Селу эшелон Георгиевского батальона остановился.
Царь колебался, но решающим доводом стали ответы главнокомандующих, полученные в Пскове к двум часам дня. Пытаясь получить поддержку и видя, что главкосев на стороне переворота, царь потребовал у наштаверха запросить мнение фронтов. Генерал Алексеев исполнил приказ царя, но телеграмма с запросом была составлена таким образом, что подсказывалось решение об отречении Николая II. Но и тогда главкозап ген. А.Е. Эверт и помглавкорум ген.
B. В. Сахаров, ничего не знавшие о реальном заговоре (слухи и есть слухи) сначала потребовали сообщить им мнение главкоюза. Когда же выяснилось, что А. А. Брусилов решительно поддерживает необходимость отречения, сдались и они. Таким образом, решение Брусилова, обиженного на императора за недооценку им победы в Брусиловском прорыве, оказалось практически решающим: поддержи Брусилов императора, а не Алексеева с Рузским, и на стороне царя оказались бы три фронта против одного вкупе с мятежной столицей. Тогда все могло бы быть по-иному. Но ведь именно такие варианты просчитывались оппозиционерами заранее, и именно потому посланцы Думы еще за полтора месяца до революции заручились поддержкой генерала Брусилова, чье мнение вполне могло стать решающим.
Все запрошенные генералом Алексеевым лица — генералы А.Е. Эверт, А.А. Брусилов, В.В. Сахаров, адмирал А.Н. Непенин, великий князь Николай Николаевич, сами М.В. Алексеев и Н.В. Рузский — высказались за необходимость отречения императора от престола. Телеграмма главкоюза от 2 марта на имя царя с выражением мнения о необходимости отречения гласила: «В данную минуту, единственный исход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет — отказаться от престола в пользу наследника цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича. Другого исхода нет: необходимо спешить, дабы разгоревшийся и принявший большие размеры народный пожар был скорее потушен, иначе повлечет за собой неисчислимые катастрофические последствия. Этим актом будет спасена и сама династия в лице законного наследника». В своих воспоминаниях А.А. Брусилов обиженно писал: «Я никогда не понимал, почему, жалуя за боевые отличия, царь никогда не высказывал, мне по крайней мере, своей благодарности; он как будто бы боялся переперчить и выдвинуть того, кто заслужил своей работой то или иное отличие». Бесспорно, главкоюз ген. А.А. Брусилов был обижен на императора, поставившего Луцкий прорыв ниже галицийских побед 1914 г. Тогда Н.И. Иванов и Н.В. Рузский, явно уступающие А.А. Брусилову как полководцу, получили Георгиевские кресты 2-й степени, а Брусилов за 1916 год — всего лишь Георгиевское оружие, которое ценилось ниже данного ордена.
