– Давно не были дома?
– Почти двадцать месяцев…
– Это большой срок.
Заметив, что лейтенант больше занят своими мыслями, водитель замолчал.
Машина стремительно неслась по свободному шоссе и лишь изредка, когда что-нибудь за окном напоминало Бену о прежней жизни, он оживлялся и провожал взглядом то мотель, то высокую одинокую сосну, то крайний столик у придорожного кафе.
– Лейм-Роуз, сэр! – объявил водитель, когда появился указатель.
– Да, Лейм-Роуз.
– Какая улица вам нужна?
– Уильяма Проста, 230.
– Хороший район…
Такси притормозило и свернуло с шоссе. Бен сразу заметил изменения. Парочки старых домов не стало, на их месте появились новые.
Крыша муниципального здания поменяла цвет с зеленого на красно-кирпичный, да еще завод Шона разросся – появились новые корпуса.
В остальном на улицах маленького городка ничего не изменилось. Те же старушки, гуляющие парами с важным видом, те же школьники, застрявшие по дороге домой в лавке мороженщика. И плакат на стене вербовочного пункта «Я напишу тебе, крошка!» – он тоже не изменился. Его лишь слегка подновили.
Родители Бена оказались дома.
– Сынок! – воскликнула миссис Аффризи и со слезами бросилась к Бену, когда тот появился на пороге.
Мистер Аффризи поднялся с кресла и ожидал своей очереди обнять сына, неловко теребя свежую газету.
В глазах отца, прежде очень строгого и рассудительного человека, Бен увидел слезы.
– Ну, здравствуй, Бен… Ты возмужал…
Они обнялись. Потом сели возле камина – вечерами было уже прохладно.
Миссис Аффризи принесла из кухни все свои припасы и по такому случаю стала накрывать стол прямо в холле.
– Не нужно, ма, я поем в столовой…
– Вот еще! – отмахнулась миссис Аффризи, затем обняла сына за плечи и, заглянув ему в глаза, сказала:
– Ты стал совсем другим, сынок… И это выражение глаз – мне страшно смотреть на тебя…
– Перестань, Луиза, мальчик просто подрос. Иди-ка, неси свою лаккию… Ты не поверишь, Бен, но она как чувствовала, что ты приедешь, – поднялась чуть свет и стала замачивать в вине виноградные листья.
– Просто я знала, я знала, что мой сыночек приедет! – крикнула из кухни миссис Аффризи. – Материнское сердце не обманешь!
– Я пойду помою руки, – сказал Бен, чтобы нарушить возникшую неловкость.
– Конечно. Может, ты хочешь принять с дороги ванну?
– Пока нет. В моей каюте была роскошная ванная, так что…
– Ванная в каюте? Каким же классом ты летел?
– Первым.
– Первым? Это по карману обыкновенным э-э… – мистер Аффризи посмотрел на погоны сына, однако в званиях он не разбирался. – Я хочу сказать, военным?
– Да, папа. Офицерам хорошо платят.
– И сколько же, если не секрет?
– Десять тысяч рандов, плюс бонус за участие в боевых операциях…
Пока Аффризи-старший соображал, заслуживают ли военные таких денег, Бен помыл руки в «гостевой» ванной комнате и вернулся к столу.
Миссис Аффризи уже сидела рядом с мужем, и Бен отметил, что его родители подходят друг другу.
– Ну и как там на войне, сынок? Мы слышали эту ужасную новость про Джо Миллигана. Вы ведь, кажется, были вместе?
– Да, мама. Но я не видел, как он погиб, – ответил Бен. Ему не хотелось говорить об этом, однако он понимал, что расспросов все равно не избежать.
– Зато Эдди Миллиган наконец вернулся домой, – заметил отец. – Правда, у него какая-то инвалидность… К сожалению, он пьет…
– Я слышала, – начала миссис Аффризи, – что на войне людей убивают тысячами. Это действительно так, Бен?
– Ну… не совсем, мама.
– Наверное, ты вычитала это в «Гарленд мэгэзин», Луиза! Это же «желтая пресса». В современных войнах воюют машины, а люди ими только управляют. Я прав, сынок?
– В основном прав, папа, – кивнул Бен, ковыряя вилкой лаккию. – Техника сейчас на высоте.
– Но то, какие вам платят деньжищи, сынок, это, извини, ни в какие ворота не лезет! Когда я был ведущим инженером на «Торсгуд мэшинз», я зарабатывал шесть с половиной тысяч и очень этим гордился. А тут – двадцатилетние мальчишки, и вдруг – десять, а то и больше тысяч… Мне кажется, вам переплачивают. – Мистер Аффризи покачал головой и вопросительно посмотрел на сына.
Бен, конечно, мог возразить, что за эти десять тысяч можно получить шрапнель в брюхо или свалиться раненым за борт и дожидаться, пока тебя разорвут тетрацефалы, однако стоило ли пугать стариков подобными ужасами? Вместо этого Бен сказал:
– Ты прав, папа. Ты безусловно прав.
100
Чтобы не привлекать внимания, Бен переоделся в гражданскую одежду и, когда стемнело, вышел побродить по городу.
Сначала он хотел покататься на застоявшемся «корвете», но передумал и пошел пешком.
Бену казалось, что он гуляет просто так, бесцельно, однако ноги сами привели его к «Попугаю».
Здесь тоже почти ничего не изменилось, только вывеска была обновлена – теперь в ней горели все лампочки.
Снаружи никого не было, Бен, поколебавшись, толкнул дверь и сразу окунулся в такую знакомую атмосферу громкой музыки, полумрака и табачного дыма, с которым не справлялись даже очистители воздуха.
Когда Бен подошел к стойке, бармен не сразу узнал его.
– Что-нибудь выпьете? – спросил он, присматриваясь к незнакомцу. Вдруг брови Фрица подпрыгнули на лоб. – Бен! Ты ли это?! Когда приехал?
– Сегодня днем.
– Сегодня днем, – повторил Фриц и, с чувством пожав Бену руку, сказал:
– Сегодняшняя выпивка за счет заведения.
– Спасибо, Фриц, но я при деньгах.
– Не имеет значения. Я сказал – за счет заведения, и баста.
Фриц достал из-под прилавка какой-то старый коньяк и с гордостью продемонстрировал этикетку гостю.
– Только для таких случаев и берегу, на витрину не выставляю. Этим соплякам, – Фриц махнул рукой в сторону сидевших за столиками клиентов, в большинстве своем старшеклассников, – им все равно, что лакать, лишь бы с ног валило, а ты теперь человек взрослый.
Налив стопку Бену, вторую Фриц наполнил для себя. Бен знал, что бармен не пьет на работе принципиально, и то, что он нарушил свой собственный запрет, свидетельствовало о его уважении к Бену.
Они выпили, и Фриц сразу налил по второй.
– За Джо, – сказал он. – Ты видел, как он погиб? Что это было?
