Наклонившись к нему, Лана доверительно прошептала:
– Ей хочется узнать, как будет смотреться на вас килт. Вашему отцу килт был очень к лицу.
Гм, гм, странно, дух отца, навещавший его по ночам, не носил килта. Но разве мог быть у призраков строго установленный стиль одежды? Хотя в любом случае цепи считались необходимым атрибутом.
Наклонив голову вбок, Лана весело улыбнулась. Удивительно, но за ее внешней необузданной горячностью пряталась другая женщина, которая была не прочь пококетничать.
– Она была бы рада опять услышать в вашей речи броуг.
– Броуг?
Лахлан совершенно растерялся. Вот те раз, ведь он столько лет и столько усилий потратил на то, чтобы стереть из своей речи все следы шотландского акцента! Приятнее и намного спокойнее жить, когда над тобой перестают смеяться и дразнить, как было в Итоне.
– Если хотите, то я могу немного поучить вас.
– Поучить… меня?
– Ну да. Пока вы здесь, я смогу дать вам несколько полезных советов. Вам станет ближе наш образ мыслей и действий и, самое главное, вы поймете, почему мы, шотландцы, именно такие. Поработаем над вашим акцентом. Подберем нужный гардероб.
Выражение ее лица опять стало строгим.
– Нам придется много времени проводить вместе. Но и работы у нас просто непочатый край.
Лахлан раскрыл рот от удивления. Прежде всего, он страшно обрадовался, что теперь будет так много времени проводить вместе с Ланой Даунрей. Во-вторых, она, будучи сама маленькой дикаркой, делала ему заманчивое предложение тоже стать, пусть и на время, дикарем. К собственному удивлению, в глубине души ему ужасно хотелось попробовать, уравновешенность и холодность английского стиля поведения изрядно ему надоели.
– Ну что ж, я обдумаю ваше соблазнительное предложение. – А затем гораздо живее продолжил: – Благодарю вас, мисс Даунрей.
Лана широко улыбнулась. Ее улыбка и расслабленная поза – она уже не сжимала кинжал, он исчез в складках платья – очень его обнадежили.
Она была права – им обоим было над чем поработать.
В итоге, как знать, возможно, они станут друзьями.
Но что-то в душе Лахлана вдруг этому воспротивилось. Лукавить перед собой не хотелось, не о дружбе он мечтал и не к дружбе стремился.
К сожалению, на большее рассчитывать не приходилось.
Как странно, они сидели вдвоем с герцогом в библиотеке и дружески беседовали. К ее удивлению, он не походил на накрахмаленного высокомерного английского аристократа, более того, ее необычные способности не оттолкнули его, а напротив, заинтересовали.
Какое же это огромное облегчение – найти такое понимание! Как приятно, что интуиция ее не подвела, кроме того, он ей нравился, что было еще приятнее. Сердечный, добрый, все понимающий и очень симпатичный. Теперь, после столь неожиданного сближения, Лана вдруг поняла, что от нее зависит очень многое, и она не только могла помочь ему, ей и самой этого очень хотелось. Она буквально рвалась в бой.
Хотя настоящая причина их сближения была ей пока не ясна – высшие силы хранили молчание, – на этот счет у нее имелись свои соображения. Лана была убеждена, что ей предназначена далеко не пассивная роль, что она может оказать на герцога влияние, чтобы он изменил свое решение – освободить земли от мелких арендаторов. Как это осуществить, она пока не знала, но ясно представляла себе всю трудность задачи – вынудить могущественного умного человека поступить вопреки его же собственной воле. Однако на этот счет у нее уже возникли кое-какие идеи. Они явно испытывали друг к друг симпатию, кроме того, можно было сыграть на вере герцога в существование призраков. Лана видела все выгоды и преимущества подхода именно с этой стороны.
Вместе с тем она с горечью сознавала, что внезапное появление в ее жизни Лахлана никак не связано с ее тайными и так долго лелеянными надеждами, свойственными любой девушке. Если им и суждено было осуществиться, то уж точно не с ним.
Что за пустые мечтания?! Усилием воли она отбросила их прочь. В жизни чудес не бывает.
Он герцог.
А кто она? Девушка без титула и состояния. Далеко не красавица.
А ему как герцогу, наверное, хочется…
– Мисс Даунрей?
Его приятный вкрадчивый голос прервал ход ее тревожных размышлений.
– Да?
– Мне хотелось бы расспросить вас подробнее о вашем чудесном даре. Вы не против?
– Конечно, нет. Спрашивайте. – Лана обрадовалась проявленному им интересу. Это отвлекло ее от грустных размышлений.
– Когда вы общаетесь с призраками… вы… разговариваете с ними в буквальном смысле?
– О нет. Никаких слов мы не произносим. Одни лишь мысли и чувства. Иногда видения.
– Видения?
– Ну да.
Объяснить на словах то, как это происходило на самом деле, было бы трудно, но ее краткий ответ, похоже, герцога полностью удовлетворил. Он глубоко задумался, по его взволнованному лицу было видно, что он борется с самим собой, стесняясь спросить ее о чем-то важном.
Положив ладонь на его руку – от ее прикосновения он вздрогнул, – Лана ласково по ней похлопала.
– Ваша светлость, ну что же вы?
Он взглянул на нее. В его синих бездонных глазах, в которых можно было утонуть, было столько затаенной невысказанной скорби, что ей стало его жалко.
Он молча смотрел и смотрел на нее, его волнение явно нарастало, было заметно, что еще немного, и оно прорвется наружу. Только не надо было этому мешать.
Чуткая Лана терпеливо ждала. Ободренный ее молчанием, Лахлан, наконец, решился.
– Если бы я задал вопрос моей матери, вы смогли бы передать мне ее ответ?
Она не знала, почему это так для него важно. Но то, что это было важно, было понятно без всяких слов.
– Если она захочет ответить, – тихо заметила Лана.
– А-а, – разочарованно протянул Лахлан и сразу как-то сник.
– Ваша светлость, – поспешила ободрить его девушка, – не стоит так расстраиваться, сперва надо спросить. Как знать, может, вам она ответит.
Он упорно молчал, и она решила подхлестнуть его вопросом:
– Так о чем вы хотели ее спросить?
Набравшись храбрости, Лахлан очень тихо, так, что она едва расслышала, прошептал:
– Мне бы хотелось узнать, почему… она меня бросила.
Вдруг что-то больно и сильно кольнуло Лану в сердце – это так резко, испустив фонтан бледно-лиловых искр, отреагировала на вопрос Лахлана мерцающая Лилиас.
Она была настолько сильно возмущена, что ее обычное спокойное, мягкое, голубое сияние сменилось на темно-красное, рубиновое.
– Бросила, ваша светлость?
