Все это мало радовало Лахлана. Ему хотелось быть возле нее, и чтобы рядом с ней, кроме него, больше никого не было.
Когда обед закончился. Лахлан пошел к себе, а Хэймиш – каков нахал! – действительно пошел за ним следом. Презрительно хмыкнув, он поставил стул напротив дверей в комнату Лахлана и уселся на него, всем видом показывая, что проведет здесь всю ночь. Лахлана это нисколько не огорчило, втайне он даже слегка злорадствовал – пусть поспит на стуле, все равно все его старания напрасны. Лахлан не собирался ночью встречаться с Ланой, она была под присмотром Изабелл. Но если бы ему стало невтерпеж, он мог бы воспользоваться потайной дверью, что вообще напрочь лишало смысла ночное дежурство Хэймиша под его дверьми.
Из детского желания досадить ему даже захотелось подшутить над Хэймишем, незаметно ночью выскользнув через потайную дверь, но это была всего лишь забавная мысль, не более.
Дружески кивнув своему стражу, Лахлан зашел в свои комнаты, намеренно громко хлопнув дверью.
Вдруг в темном углу комнаты он заметил какую-то тень и сразу напрягся. Первой его мыслью было: неужели это подосланные Стаффордом убийцы, затем на смену пришла другая, более знакомая и нелепая – не призрак ли это его отца. Но он тут же напомнил себе, что все это глупости и пустые страхи. Тем не менее он настороженно вглядывался в опасный угол.
Тень зашевелилась и вышла на свет. Это был Дугал. При виде него сердце Лахлана забилось быстро и тревожно. Слишком много у него было подозрений насчет его бывшего друга и слуги, пока не подтвержденных, но весьма серьезных. Если раньше, находясь вместе с Дугалом, Лахлан никогда не испытывал чувства тревоги, то теперь все резко изменилось. С появлением Дугала в его спальне у него возникло ощущение опасности, которое никак не хотело уходить.
«А что, если Дугал заодно со Стаффордом?» – Эта тревожная мысль пульсировала в его сознании.
Лахлан понимал, как трудно будет заставить кузена признаться в чем-либо подобном. Нужны доказательства, а пока у него не было ничего, кроме подозрений.
Ничем не выдавая своих намерений и собираясь прощупать Дугала, Лахлан с улыбкой воскликнул:
– А-а, Дугал, ты вернулся, рад тебя видеть!
– Да, ваша светлость, вернулся, и с очень дурными известиями.
Лахлан уже догадался, какие новости принес ему кузен.
– Рассказывай, – сказал он, проходя в спальню. Увидев на ночном столике приготовленный пунш, Лахлан чуть скривился.
– Люди Даннета напали на замок Скрастера.
Данная Дугалом трактовка того, что случилось со Скрастером, развеселила его.
– Неужели?
– Да, ваша светлость. Они взорвали замок и чуть было не убили беднягу Скрастера, продырявив его несколькими стрелами.
– А-а, он жив?
Жаль, это был лишний повод для беспокойства. Впрочем, с такими письмами на руках можно было не сомневаться: если дело дойдет до суда, то он его выиграет. Но предательство Скрастера волновало Лахлана гораздо меньше, чем явная ложь Дугала. Похоже, лживость стала второй натурой его кузена.
– А почему Даннет напал на замок?
– Думаю, по той же причине, по которой он избил Олрига. Даннет явно в союзе со Стаффордом, а эти двое отказались вступить в ряды заговорщиков. Вот почему нам нельзя тут дольше оставаться. Здесь опасно. Надо уезжать отсюда, причем немедленно.
Однако в планах Лахлана срочный отъезд из Даунрея никак не значился. Возражать кузену не хотелось, Лахлан слишком устал за день. Более того, убедившись, что Дугал упорно и намеренно ему лжет, он понимал, как это бессмысленно.
– Хорошо, я обдумаю твое предложение, – устало пробормотал Лахлан, плюхнувшись в кресло возле камина.
– Обдумаете? – Лицо Дугала покрылось красными пятнами, но он сумел взять себя в руки. – Хорошо, ваша светлость.
– Знаешь, я очень устал от путешествий, мне хочется поспать. Давай все обсудим завтра утром, ладно?
Как ни старался Лахлан спрятать свои подлинные чувства к кузену, но по всему было видно, что от прежней дружбы ничего не осталось. Губы у Дугала задрожали, он видел, что Лахлан ему не доверяет.
– Ваша светлость, я приготовил пунш.
– Благодарю, с удовольствием выпью.
Дугал не уходил, он явно ждал, чтобы своими глазами увидеть, как Лахлан пьет его пунш. Его ожидания были напрасны, Лахлан дал себе слово, что больше не прикоснется к этому напитку. Но открываться перед кузеном было слишком рано. Лахлан с притворно усталым видом уставился на горящий огонь, вытянул ноги и зажмурился. Однако Дугал упорно чего-то ждал. Это разозлило Лахлана, и он сердито пробурчал:
– До завтра, Дугал.
– Вы не хотите, чтобы я помог вам переодеться ко сну?
Лахлан махнул рукой, указывая на килт:
– С этим нарядом я легко справляюсь сам. Спокойной ночи.
– Но, ваша светлость…
– Спокойной ночи, Дугал!
Это прозвучало почти как приказ. Дугал отступил назад, дольше медлить было глупо и опасно, и вышел через заднюю дверь. Как только он ушел, Лахлан взял пунш, брезгливо поморщился и вылил его весь в ночной горшок. Поднеся пустую чашку к носу, Лахлан принюхался: пахло виски и еще чем-то горьким. Похоже, его кузен намеренно чем-то его опаивал. Он тихо про себя выругался. Поставив чашку на столик, Лахлан разделся. Из осторожности положил под подушку охотничий нож, а затем пододвинул вплотную к потайным дверям сундук на тот случай, если кому-то сегодня ночью вздумается его навестить.
Хотя он сильно устал, ему никак не удавалось заснуть. Вероломство и коварство Дугала бесили его, но пока он не знал, что делать дальше. Конечно, сам Дугал ни в чем не станет признаваться, не дурак же он, поэтому надо было добыть доказательства его измены, понять, ради чего он придумал такой фантастический план, устроил настоящее представление с призраком отца в главной роли.
Зато стали ясны намерения Стаффорда. Это уже было кое-что.
Мысли в голове Лахлана начали путаться, сон одолевал его, как вдруг перед ним возникло лицо Ланы. Ей как будто было нисколько не обидно, когда Хэймиш сказал ей всю правду, от которой они сами отворачивались. Вот именно как будто.
Сон моментально отлетел прочь, Лахлана что-то больно кольнуло прямо в сердце.
«Герцоги не женятся на таких девушках. Герцоги гуляют с такими девушками, а потом бросают их».
А она просто кивнула. Кивнула как ни в чем не бывало, признавая всю жестокую справедливость слов Хэймиша. Словно знала, что от него, Лахлана, кроме нескольких ночей любви, она больше ничего не получит.
Ему стало больно, нестерпимо больно. Не стоило лукавить перед самим собой – ведь это была правда.
В душе он знал: он не намерен на ней жениться. Он обесчестил ее, не обеспечил ее, даже не обеспокоился судьбой их ребенка, о чем так грубо и так справедливо упомянул Хэймиш.
