А если они все-таки повстречались, значит, так было нужно им обоим.
Глава 2. Задумка капитана Мишелевского
Начальник «Абвергруппы-206» капитан Эрнст Мишелевский не хотел верить, что русские когда-нибудь перейдут Псел и возьмут Сумы. Ему очень не хотелось уезжать из Писаревки, куда его разведгруппа в конце мая перебралась из города Богодухова. За два месяца он и его люди крепко обжились в этом поселке, бывшем волостном центре Сумщины, обустроили для себя вполне сносный быт, насколько это возможно на войне, в прифронтовой полосе.
Лейтенант Альгорн даже обзавелся милой подружкой, эдакой сельской нимфой по имени Анна, чему капитан Мишелевский тайно завидовал. Наверное, в нем бунтовала та частичка крови, которая досталась лейтенанту от его французской прабабушки.
Однажды Эрнст Мишелевский в порыве зависти хотел даже попенять своему заместителю, заявить, что тот слишком много времени проводит со своей Анхен. Это в то самое время, когда каждый истинный патриот великой Германии должен отдавать фюреру все свои силы и время. Но капитан очень кстати вспомнил, что лейтенант Ганс Алиш, работающий с резидентурой и агентами не под своей фамилией, а под псевдонимом Альгорн, являлся человеком доктора Коха. А майор Кох руководил «Абвергруппой-206» еще до капитана Мишелевского и являлся, да и по сей день оставался доверенным лицом самого рейхсминистра восточных оккупированных территорий обергруппенфюрера Альфреда Розенберга. Поэтому пенять лейтенанту Гансу Алишу капитан Мишелевский как-то передумал.
Партизаны в окрестностях Писаревки не появлялись. Правда, в прошлом месяце неподалеку от поселка приземлились трое русских парашютистов, но лейтенант Август Роотс со своей ягдкомандой загнал их в разливные топи речки Олешни. Поскольку советские агенты не пожелали сдаться, он спалил их из огнемета.
Лейтенант доложил капитану Мишелевскому об успехе операции и с веселым злорадством добавил:
— Ох как визжали эти русские свиньи!
Писаревка устраивала Мишелевского еще и тем, что от нее на село Стецковку и дальше, на город Сумы шла вполне сносная трасса. По этой дороге до Сум на двадцатипятисильном «Кюбельвагене» езды всего-то чуть более получаса. И вот вам уже цивилизация! Не ахти какая, конечно, но парочка сносных ресторанов и драматический театрик с дивертисментами после восьмидесятиминутного спектакля там все же присутствовали.
В театре служили актриски и певички на самый разный вкус. Доступны, естественно, были не все. Но хватало и таких особ, которые не чурались приключений с симпатичным немецким офицером.
Правда, тут следовало действовать осторожно, особо не распространяться о своих победах над местными красавицами, поскольку начальство не одобряло слишком тесных связей со славянками. Капитан Эрнст Мишелевский мог припомнить пару случаев, когда подобные романы прерывали карьеры самых перспективных офицеров.
В самом городе в конце июля сорок третьего года уже чувствовалась какая-то нервозность. Немцы перестали церемониться с местным населением. Если еще год назад за спекуляцию городской суд, работавший при оккупантах, давал двенадцать месяцев принудительных работ, то теперь за то же самое можно было загреметь в тюрьму на три года с полной конфискацией имущества.
Торговля на рынках и базарах свернулась как-то сама собой. Исчезли коммерческие палатки и лабазы с площадей и больших перекрестков. Люди теперь стали продавать и покупать гораздо меньше. Они разъезжали по близким и дальним селам и обменивали вещи на продукты.
За взятку в крупном размере теперь вместо тюрьмы могли и к стенке поставить. А за чтение советской листовки грозил расстрел на месте. Смешно, конечно, но такое же наказание полагалось за вооруженный разбой и грабеж.
Количество арестованных было столь велико, что немцам пришлось устроить филиал тюрьмы в здании клуба рафинадного завода. Заключенных кормили нерегулярно. Если бы не родственники, которые носили им еду, то положение арестованных было бы не намного лучшим, нежели у пленных красноармейцев, содержащихся в заводском общежитии того же рафинадного завода.
Заключенных, как и военнопленных, немцы ежедневно гоняли на работы. С теми людьми, которые нарушали установленный порядок, пытались сбежать или были настолько слабы, что не могли работать, они не церемонились, расстреливали в карьере кирпичного завода или прямо в хозяйственном дворе тюрьмы.
В начале августа работники городской комендатуры всю ночь сжигали в огромных жестяных бочках с дырками какие-то бумаги, не иначе как свой архив. За данной процедурой лично следил комендант города подполковник Шиммель. Это было скверным знаком. Сдача города Сумы русским, увы, не исключалась.
Передышка на фронте, начавшаяся еще в марте, явно затянулась и грозила в скором времени вылиться в настоящую мясорубку. Причем не важно, кто первый ее закрутит, немцы или русские. Но в том, что скоро начнется нечто мощное и кровавое, уже ни у кого сомнений не было. Так всегда случается после затяжного затишья, когда обе стороны усиленно наращивают боевую мощь. По масштабам это будет второй Сталинград, если не гораздо хуже.
Однако все это не означало, что пора паковать вещи и ожидать переброски «Абвергруппы-206» куда-нибудь под Киев или еще западнее. Напротив, надлежало усилить работу с агентами, произвести их массовую заброску в прифронтовую полосу, поближе к стратегическим объектам и коммуникациям — железнодорожным узлам, мостам, линиям связи. Когда Красная армия начнет наступление, эти люди будут всячески мешать ее дальнейшему продвижению.
Командир отделения ягдкоманды «Абвергруппы-206» унтер-офицер Уно Калдма с оперативным псевдонимом Альфред был немного удивлен тем теплым приемом, какой оказал ему капитан Мишелевский. Последнее время шеф был постоянно чем-то раздосадован и озабочен. В его курчавых темных волосах теперь проблескивали седые прядки, делающие капитана импозантнее и значительно старше.
Разведгруппа под его началом каждые две недели выпекала агентов-диверсантов, которые пачками перебрасывались за линию фронта. Инструкторы и преподаватели диверсионного дела лейтенанты Горн, Донат, Гавельштадт, фельдфебели Курт Редигер и Драпель не поднимали голов от шашек со взрывчаткой, капсюлей-детонаторов и огнепроводных шнуров. Ежедневно, а то и по несколько раз в сутки недалеко от изгиба речки Олешни, за дубняком рвалась фальшивая железная дорога и горели фанерные вагоны, должные изображать грузовой состав.
Унтер-офицер Пауль Бракаге, обучающий курсантов радиоделу, едва не засыпал от усталости, убаюканный почти непрерывным пиликаньем телеграфной азбуки Морзе.
— Когда же это все кончится?.. — часто тихонько ворчал он себе под нос.
Капитан Эрнст Мишелевский, конечно, понимал, что коэффициент полезного действия этих скороспелых диверсионных групп будет совсем невелик. Однако он считал, что чем больше агентов из числа предателей будет находиться в прифронтовой полосе и в тылу Красной армии, тем лучше.
— Если не качеством, то будем брать количеством, — заявил капитан Мишелевский своему заместителю лейтенанту Гансу Алишу, или Альгорну, когда тот высказал шефу опасения в том, что без малого две трети диверсионных групп, заброшенных в русский тыл, мигом разбегутся или сдадутся первому же попавшемуся военному патрулю.
