Мама и Пол ничего не сказали мне о том, что после этих событий в школе прошло закрытое собрание, но мне никто о нем ничего не сказал. Я ничего не узнал бы даже в том случае, если бы вдруг вздумал проверить звонки на мамином телефоне.
В данном случае в школе уже знали, кого им следует бояться. Они знали, кого нужно будет обвинить, если опасность все же существует. Глава школьного совета (отец Йена) назначил собрание сразу же после трагедии, поскольку был уверен, что больше никого не нужно будет уведомлять о случившемся, учитывая правовое обоснование своего решения. Трудности заключались в том, что до Рождества оставалось всего несколько дней. Некоторым родителям не понравилось бы, что их дети должны учиться с таким типом, как я. С тем, кто не может полностью себя контролировать. Большинство людей даже не позаботятся о том, чтобы узнать побольше о моем состоянии или принимаемых мною лекарствах. Они сразу же впадут в панику. Но я не могу обвинять их в этом.
И хотя данный случай произошел в противоположном уголке страны, я мгновенно понял, что это все означает для меня.
Он был одним из таких, как я.
И примерный ученик. Он даже некоторое время посещал католическую школу.
Как ни жутко, но у него даже имя было такое же. Адам.
Даже если все это оказалось бы неправдой, дирекция школы в любом случае должна была бы переговорить с моей мамой и Полом. Я понимал, что дирекции требовалось такое собрание, может, даже с участием публичной инквизиции – католики все же…
Причем они протестовали против закрытой формы этого собрания. Им хотелось, чтобы было опротестовано заявление Пола о том, что в школе, безусловно, никто не должен знать о моем состоянии. Ведь если произойдет нечто подобное в нашей школе, обязательно найдется родитель, который потребует кровавых разборок, поскольку его никто не предупредил заранее, что его ребенок учится бок о бок с «бомбой замедленного действия».
То есть со мной.
А это уже не соответствует церковному учению, что для них, конечно, крайне неудобно. Библия учит терпению. Сомневаюсь, чтобы Иисус поощрял тех, кто посоветовал бы «изгнать» меня, как шизанутого. Вам ничего не говорит фраза: «пусть тот, кто сам безгрешен, кинет камень»?
О стрелке пока известно не очень многое. Возможно, он несколько месяцев вынашивал свой план, задействовал других людей, оповестил полицию заранее, чтобы начать переговоры о том, что он хотел получить. Но ничто из этого не было важно. Главным пунктом случившегося был вопрос: почему? А для меня это означало, что я влип.
Факты таковы: двадцатилетний мужчина застрелил родную мать, после чего отправился в школу и открыл огонь, перестреляв и детей, и учителей. Никакой причины у него на то не было, ничем они ему в жизни не помешали и на дороге не стояли.
Опять начинается дискуссия на тему личного оружия, но при этом, похоже, законы менять никто не собирается.
И ничто уже не изменит тот факт, что дети мертвы. Навсегда.
Моя мама – женщина весьма чувствительная. Возможно, она плакала, узнав кое-что о страшных подробностях трагедии, но в основном плакала из-за меня. Она смотрела новости, и я сразу все понял. Дело в том, что у того парня было не в порядке с головой, и кто знает, какие демоны и что именно нашептывали ему на ухо. Теперь она боялась за меня.
Наверное, на каждого душевнобольного могла бы вестись охота. И вот тогда можно было бы полностью избавиться от всего общества шизофреников. Да никто бы и не заметил, что они полностью исчезли. Потом взялись бы за тех, кто разговаривает сам с собой. Затем за бедолаг с биполярным синдромом. После них – за тех, кто страдает поведенческими проблемами. Это мамин персональный кошмар. Она боится, что в один прекрасный день кто-нибудь действительно явится за мной, а она не сможет уже их остановить…
Когда я вернулся в школу после рождественских каникул, мы все только об этом случае и разговаривали. Первая месса была посвящена жертвам и их семьям. Маленькая перепуганная второклассница, которую почти не было видно за кафедрой, писклявым голосом прочитала Молитвы верующих. Под конец она произнесла:
– Ради расстрелянных жертв в городе Сэнди Хукс и ради их семей, Господь, услышь наши молитвы!
Когда она замолчала, в зале как будто стало пусто. Эта девочка, скорее всего, была того же возраста, как и убитые дети, и я почувствовал тоску. Это, вероятно, тут же отразилось на моем лице, потому что Майя сразу тронула меня за руку.
Конечно, мы должны были поговорить обо всем этом, когда вернулись в класс. Мы должны были в подробностях обсудить все случившееся, чтобы знать, как действовать, если нечто подобное произойдет тут у нас. Разумеется, монахини позаботились о том, чтобы это обсуждение длилось достаточно долго и сопровождалось молитвами о погибших. Потому что как же иначе? Мы же молимся по любому, даже самому глупому поводу. После молитвы прошло с полсекунды, и все заговорили о стрелке.
– А что с ним случилось? – поинтересовался кто-то.
– Пока неизвестно. Полагают, что у него что-то с головой не то.
Взгляд сестры Катерины едва заметно переместился в мою сторону, когда она произносила эти слова, но она тут же отвела его.
Ребекка в это время сидела на ее столе в классе и бесилась. Если бы она существовала на самом деле, то давно бы уже швырнула в сестру Катерину чем-нибудь тяжелым. Хотя, вот оно опять: если бы она существовала в реальности, я не был бы сумасшедшим…
И вот тут-то я услышал кое-что.
– А почему этот урод попросту не убил сам себя, если он был таким уж несчастным?
Я не видел, кто это сказал, а только услышал слова. Они были произнесены театральным шепотом, но сестра Катерина тут же вскинула голову и прошипела замогильным голосом:
– Кто это сказал?
Она оглядела класс, и губы ее при этом вытянулись в тоненькую линию.
Никто не шевелился. Никто не произнес ни единого слова. Фраза попросту повисла в воздухе.
Почему этот урод попросту не убил сам себя?
На секунду я разозлился, потому что тот, кто это сказал, понятия не имел, что значит потерять над собой контроль. Он не понимает, что это такое – когда тебя преследует твой собственный мозг. Ему невдомек, что это такое – бешено желать заткнуть эти голоса, хотя при этом ты можешь сделать как раз то, что они от тебя и требуют. Но я сразу же остановил себя, так как понял, что моя реакция значила сочувствие убийце, а мне этого очень не хотелось.
Когда прозвенел звонок, сестра Катерина помахала мне рукой, приглашая пройти к ее столу. Она подождала, когда из класса выйдет последний ученик, и только после этого заговорила.
– Они не имели в виду тебя, Адам, – быстро произнесла она.
Я частенько забываю о том, что преподаватели знают о моей тайне, поэтому сейчас этот разговор показался мне странным.
– Именно это они и хотели сказать, – заметил я. – Просто они не знают, что имели в виду конкретно меня.
