Она только покачала головой:
– Нет никакого оправдания тем, кто сам отбирает у себя жизнь. Эта власть принадлежит только Господу Богу.
– Тогда, может, он должен был забрать к себе этого парня прежде, чем тот успел убить детей, – сказал я.
Сестра Катерина как будто подыскивала нужные слова, но мне не хотелось, чтобы сейчас она старалась успокоить меня.
– Все в порядке, сестра Катерина. Увидимся завтра.
В данном случае тот, кто произнес эти слова в классе, оказался прав. Убийца мог бы попросту покончить с собой. И никто бы тогда больше не умер.
Наверное, я уже никогда не смогу забыть то чувство. Я понял, что могут сказать люди, когда узнают мою тайну. И что они по-настоящему чувствуют в отношении таких, как я. Нет, не лживые слова утешения, которые произносятся вслух и которые слышат другие. Я имею в виду те искренние слова, которые идут от самого сердца.
Если бы только они узнали, что я представляю собой угрозу, они бы тоже посоветовали мне убить себя. Они бы решили, что я чудовище.
В понедельник я получил письменное напоминание-записку из дирекции школы о том, что я должен отметиться у своего школьного посредника. Я сразу смял ее и выкинул в корзину. Никто по-настоящему и не отслеживал мое участие в программе работы школьных посредников, хотя я должен был каждую неделю встречаться с Йеном. Наверное, вероятность таких встреч окончательно свелась на нет после того, как я вытолкнул голого Йена в переполненный учениками коридор. Жалко, конечно, потому что мы понемногу начинали уже привыкать друг к другу.
Странно еще и то, что после того случая он заметно притих. Правда, я и не волновался за него на этот счет до сегодняшнего дня, когда он прошел мимо меня в коридоре после уроков. Вместо того чтобы просто пройти так, будто меня и не существует, он остановился и окинул меня жутким взглядом, словно знал нечто такое, о чем я даже не догадывался.
Когда я зашел в туалет в коридоре рядом с церковью, он последовал за мной, встал у соседнего писсуара и начал свое дело. Я обычно стараюсь избегать всяческих разговоров с ребятами, когда у меня в руке мой член, но Йена это ничуть не волновало. Впервые после эпизода в душевой он оказался так близко от меня.
– То, что случилось в Коннектикуте, – самая настоящая трагедия, – сказал он.
– Да, – кивнул я, глядя на его вздернутую губу и ожидая, когда же он перейдет к главному.
– Есть же люди с такими проблемками. Нужно согнать их в одно место и всех перестрелять, да? Чтобы больше никто не пострадал.
Йен застегнул молнию на штанах, хлопнул меня по спине, но перед этим повернулся к надписям на стене «Иисус любит тебя» и «Не будь педиком».
– Это тут испокон веков. Надо, чтобы кто-то стер все это.
Я похолодел в душе.
Иногда я про вас совсем забываю. Я пишу эти заметки, выворачиваюсь наизнанку, а иногда мне кажется, что вы действительно слышите меня. А бывает и так, что я пишу в никуда и ни для кого.
Поэтому я хочу воспользоваться случаем и сказать, что я не люблю оружие. У меня нет своего оружия и нет ни малейшего желания в кого бы то ни было стрелять. Я не играю в видеоигры, где присутствует насилие, в основном, наверное, потому, что у меня это совсем не получается. Я даже лазерные указки не люблю.
Аминь.
Глава 19
Доза 3 мг. Доза не меняется.
16 января 2013 года
Да, я понимаю, что вам хочется узнать, как я поранил себе руку. И, как я понимаю, психотерапия работает не таким образом. Я ведь не получаю полной отдачи от сеансов, ведя с вами беседу только посредством моих «дневниковых» записей. А психотерапия предполагает именно живую беседу, а не написание трактатов. В идеале вы бы сначала выслушали меня, мы бы подискутировали о моих словах и начали строить планы, как нам действовать дальше, и так из раза в раз.
Но дело в том, что я сам не понимаю, что со мной происходит. И мне не нужно, чтобы вы рассказывали мне об этом. Мне не нужен бесконечный анализ и расшифровка моих снов или беседа о том, как меняются мои галлюцинации. Я прекрасно сознаю все то, что кроется в моей голове. Я понимаю, что я ненормальный, так что на самом-то деле вы мне и не нужны. Вот поэтому мне и нет необходимости разговаривать у вас в кабинете.
Я не спрашиваю вас про фото в рамочке ваших троих детей, которые стоят у вас на столе. Кстати, всем троим в ближайшем будущем наверняка потребуется носить зубные скобы (простите, старина, но это так). Я ничего не спрашиваю вас про вашу жену или про картину на стене за вашим столом, на которой изображена женщина под зеленым зонтиком.
А вообще-то вам, наверное, еще хуже, потому что я же все записываю на бумагу. Это значит, что все доказательства и улики – вот они, здесь. И если вы прозеваете мое падение в безумие, недоглядите за какой-то забавной историей, которая окажется «звоночком», это может стать для вас крушением. Тут-то, наверное, и кроется разница между провалом и успехом. Вы обязаны заметить всю эту ерундовину еще до того, как она произойдет.
Итак, вы спрашивали меня про маму. Что я думаю о ее беременности и волнуюсь ли я. Наверное то, что произошло, вполне справедливо и закономерно. Крутые изменения в жизни могут создать большие трудности. Да любое изменение в нашей будничной жизни может вызвать серьезные проблемы. Вот почему сейчас мама наблюдает за мной более пристально, чем когда-либо прежде.
Мама родила меня очень рано. Двадцать лет – слишком юный возраст, чтобы становиться матерью. Мне через четыре года будет как раз двадцать. Я даже представить себе не могу, что через четыре года у меня будет ребенок.
Но наверное, вполне разумно, что они с Полом хотят ребенка. Забавно то, что они не говорят со мной на эту тему. Моя мама обычно обсуждает все подряд в мельчайших деталях, поэтому с ее стороны довольно необычно то, что она молчала и все держала в тайне. Они ждали три месяца, прежде чем рассказать мне.
Когда все же они мне открылись, Пол выглядел возбужденным, будто считал, что эти новости взорвут меня. От этого даже Ребекка разрыдалась. Ну, потому что – как может известие о ребенке меня взорвать?!
Печально то, что волнения мамы теперь разрываются между мыслями о малыше и заботами обо мне. А ей вообще не следовало бы обо мне беспокоиться. Плюс ко всему я слышу реакцию Пола у себя в голове. Образно говоря, разумеется, его голос в виде галлюцинаций ко мне не приходит. У него теперь появится свой собственный ребенок, которого он обязан защищать. События развиваются прямо по-шекспировски, где я должен стать изгоем, поскольку представляю угрозу для будущего младенца.
Приятно то, что я, по крайней мере, могу поговорить с Майей насчет беременностей. Ее братьям всего по пять лет, поэтому она хорошо знает, что это такое – быть намного старше своих братьев и сестер.
Мне кажется странным то, что я до сих пор еще не познакомился с матерью Майи. Она медсестра и может уйти на смену в любое время, но мне все равно кажется, что я должен был хоть разок встретиться с ней.
