– Тут каждый сам за себя, дружище.
Вот ведь мерзавец! Мог бы и предупредить меня. Мог бы сказать, что, оказывается, можно самому напроситься на что-нибудь другое. А вместо этого Дуайт сказал мне:
– Иисус, однако… Просто ужас какой-то, приятель.
Самое неприятное здесь то, что я выше того самого фанерного креста, который используется в постановке.
Таким образом получается, что я не только тихий замаскированный шизофреник Иисус, так я еще и Иисус-гигант, с распахнутыми в разные стороны руками. Иисус из Рио-де-Жанейро отдыхает.
Придется им искать для меня крест побольше. Во время нашей первой репетиции я выглядел просто смехотворно, когда нес этот крест на плече, а тот даже земли не касался. Для того чтобы меня прибить к нему гвоздями, мне пришлось бы присесть на корточки. Тогда Майя впервые расхохоталась прямо в церкви, раньше я такого не видел. Надо отдать ей должное – она смеялась вместе со мной, а не надо мной, как все остальные. Так, во всяком случае, думаю я.
Хотя ей тоже досталось. Ее выбрали Марией Магдалиной. Забавно выходит, и теперь я полагаю, что мои одноклассники гораздо умнее, чем кажутся на первый взгляд.
В школе святой Агаты к данному представлению относятся очень серьезно. Каждый класс разучивает свою собственную постановку, и Майя говорит, что эти представления всегда получаются одинаковыми. Девочки заворачиваются в синие простыни поверх школьной формы, а мальчики на время берут одежду у церковных служек, а иногда (если кто-то увлечется постановкой) даже приклеивают себе фальшивые бороды.
Когда меня утвердили на роль, сестра Катерина, как мне показалось, заволновалась. Наверное, ей показалось не лучшей затеей выставлять меня на всеобщее обозрение в центре церкви, хотя вслух она ничего не высказала. Она даже не стала беседовать с моей мамой, что показалось мне несколько странным, если учесть все обстоятельства. Однако я не стал задавать никаких вопросов, тем более что сумасшедшим меня тут никто не называл. Да и в конце концов, предполагается, что я Агнец Божий, явившийся сюда, чтобы искоренить все грехи мира.
– Адам, как ты думаешь, что почувствовал бы Иисус в такой момент? – совершенно серьезно спросила меня сестра Катерина.
«Будь паинькой», – посоветовал мне вдруг появившийся из ниоткуда Джейсон. Я попытался отвести взгляд от его ослепительно белых ягодиц, пока он шел вдоль рядов церковных скамеек, но это было невозможно.
Тогда я посмотрел на свою одежду, потянул за тернистый венок, от которого у меня жутко чесался лоб, и решил ответить сестре Катерине с сарказмом. Но мне это не удалось, так как именно в этот момент кто-то очень громко испортил воздух, и толпа учеников мгновенно рассыпалась в разные стороны. Джейсон предусмотрительно исчез за пару секунд до этого происшествия.
А вообще-то это даже где-то завораживает, что ли. Не так-то и много существует школьных постановок, сюжет которых вращается вокруг смерти главного героя. Вся история сводится к тому, как я медленно и болезненно погибаю. Это как демонстрация нечеловеческих страданий, посмотреть на которые католики идут снова и снова.
Приходите посмотреть постановку о кальвариях. Вы увидите, как умирает Иисус Христос. В очередной раз.
Я не из тех, кто мечтает о популярности, но если бы меня тут любили чуточку побольше, наверное, мне досталась бы роль позавидней. Например, римского солдата.
Ближе к вечеру Майя пришла ко мне посмотреть, как я пеку печенье. Прежде чем вы зададите свой вопрос, я отвечу на него сам. Да, мы ходим на свидания, но чаще всего не «ходим», а где-нибудь «зависаем».
Майя никогда ничего не спрашивала у меня насчет выпечки, и это кажется странным, потому что она интересуется буквально всем на свете.
– Хочешь, я научу тебя печь? – спросил я.
– Нет, – как-то слишком уж быстро ответила она.
– Почему нет? – На нее было так непохоже – отказаться обучиться чему-то, что она потом смогла бы использовать в свою же пользу.
– При выпечке не требуется особо долго думать, если ты намереваешься свои печенья попросту слопать, и все. Но зато надо вложить в них чуткость и заботу и другие мысли, если ты готовишь его для кого-то, – пояснила она.
Я мог бы и поспорить, но мне не хотелось отнимать у нее такого подхода к выпечке. А иногда ведь просто приятно получить от кого-нибудь тарелку с печеньем.
Глава 26
Доза 4,5 мг. Прежняя доза.
6 марта 2013 года
В какой-то момент мы с Дуайтом, скорее всего, могли бы прекратить наши встречи по вечерам в понедельник, и наши мамы в конце концов тоже успокоились бы со временем, но мы с ним – люди привычки, поэтому продолжали тренироваться, как прежде.
А вообще Дуайт – довольно уравновешенный малый. Даже при том, что он болтает без умолку, он всегда остается самим собой и не очень-то торопится заводить новых друзей в школе. Это заставляет задуматься. А как бы он повел себя, если бы узнал обо мне всю правду? Нет, конечно, я не такой дурак, чтобы взять и все ему рассказать, но все же…
Как-то в беседе я рассказал ему о маме и отчиме, и разговор сам собой пошел об отцах.
– Папа бросил нас, когда мне было восемь лет, – сказал я.
Дуайт задумался на секунду и выдал:
– А моя мама была искусственно оплодотворена.
На это я уже ничего не мог ответить. Наверное, я вытаращился на него и молчал, потому что пауза тянулась до тех пор, пока он не пояснил, что его мать была слишком занята карьерой и не могла тратить время на всякие там свиданки. Правда, я сомневаюсь, что именно так она все и объяснила сыну.
Если бы я захотел рассказать Дуайту что-то очень личное из своей жизни, этот момент был бы в тему.
Люди в моей жизни четко делятся на две группы. Это те, кто знает обо мне все, и те, кто этого не знает. Наверное, не очень здорово вот так делить людей, с которыми я общаюсь почти каждый день. Может, это происходит потому, что я пытаюсь как-то разделить на ячейки свое безумие?
На днях я случайно подслушал часть телефонного разговора Пола со своей матерью. Большинство людей сочтет ее симпатичной старушкой. Ну, одной из тех, у кого всегда найдутся леденцы и кто никогда не явится на вечеринку с пустыми руками. Но она очень лихо обращается со словами «узкоглазые» или «цветные», а «азиаты» произносит шепотом, когда мы обедаем где-нибудь в ресторане. И никто не удосужится объяснить ей, что «азиаты» вовсе не является ругательством.
Как я говорил, она только с виду кажется такой милой, на самом же деле все обстоит иначе. Она мне не доверяет. Чего стоит одна только ее просьба при первых же признаках сообщать ей, что я начинаю терять над собой контроль, дабы она успела что-то предпринять. При этом она достала из своей сумочки баллончик с перечным газом и многозначительно потрясла им у меня перед носом. Какого черта, мадам? Нет, она не собиралась вызывать «Скорую помощь» или еще кого-нибудь, если произойдет эпизод, характерный для моего измученного мозга и ментального состояния. Эта сучка намеревалась распылить газ мне в лицо! Маме я ничего не стал рассказывать, потому что ей и так приходилось трудновато налаживать отношения с матерью Пола. И если бы мама узнала о ее словах, это еще больше ухудшило бы положение.
