Я же вывел чистую формулу веры, ею и делюсь…
— И что-ж это за формула?
— Она проста. Бог — он не на небе и не в церкви. Он внутри нас. Живи по законам совести, они созвучны божественным требованиям. И тогда ты обретешь покой с самим собой. Ведь Бог — это частичка нас, а мы частичка его. Мы едины. Потому Бог в нас самих. Наши мысли, наши стремления — вот где Бог. И он не един. Он у каждого свой. В каждой душе. Бог — это человек, живущий правильно.
— Ересью пахнет…
— Невежеством смердит! — вспылил мой собеседник. Но сразу взял себя в руки. — Иногда сложно изъяснить свои мысли простым языком. Но если вы читали Библию, должны меня понять. Там сказано, что Бог в нашем сердце. Я говорю о том же. Молясь Богу, мы отпечатываем молитву в своём сердце. И потому верим, что она поможет нам. Принесёт исцеление, или облегчение — кто о чём молится. Это правильно. Но есть одна важная ошибка — мы считаем, что молимся своему господину и повелителю. Господу Богу. В то время, как молимся самой природе вещей. Нашей вере в эту природу и её справедливость. В Китае есть религия, где предаются размышлениям вместо молитвы. И самовнушению. Так вот, это самовнушение — и есть молитва. Мы верим в силу молитвы, или внушения, кто как называет. И оно нам помогает! Если очень чего-то хотеть, это сбывается, потому что ты в это веришь. И ты веришь в себя, или в Бога в тебе. Это то и есть моя вера…
Я ничего не понял с его рассуждений. Выходит, Бога нет, а есть только вера в него? Всё это было сложно для меня. И я не стал вдаваться в расспросы, чтоб не запутаться ещё больше. Уж лучше было пойти поспать, чем забивать голову всякой ересью.
Я решил перевести разговор на другой галс.
— Как вы здесь оказались?
— На острове? Так же, как и все белые на диких островах. Приплыл.
— Вас здесь оставили? — с интересом спросил я.
— Позже расскажу. Даже покажу. А сейчас я бы хотел услышать о злоключениях, приведших вас на этот остров.
О наших злоключениях… Конечно, истощённые и измученные долгим плаванием, мы выглядели удручающе. Но рассказать… О чём? О том, что мы бежали с одного опасного острова на другой, бросив огромное сокровище, да и раненных товарищей в придачу? Мысль об этом грызла меня изнутри, подобно назойливой мыши. Или рассказать о том, каким ремеслом мы на хлеб зарабатываем? Думаю, ему это было бы интересно. Грешная душа, требующая просветления…
— Ничего особенного. Мы потерпели кораблекрушение в бурю. Спаслись в шлюпке лишь некоторые. Добрались сюда. Вот и весь сказ.
Белый туземец лишь кивнул головой, принимая мои слова. Поверил он, или нет, было неясно. Возможно, Флинт изложил иную версию.
Чтобы избежать дальнейших расспросов, я снова спросил Падрэ о причинах и обстоятельствах, привёдших его к дикарям. Он не хотел отвечать, отговариваясь тем, что история может получиться длинная.
Я продолжал настаивать. И он сдался.
Глава 19
Рассказ миссионера
— Я ещё с детства понял, что не смогу жить на одном месте. Непоседливым ребёнком был. Раз десять из дому сбегал. Ловили. Бывало, сам возвращался, как голодать наскучит. Уж и привыкли все.
Но пришёл день, когда не вернулся. Теперь думаю, плохо я поступил. Что родные думают? Ведь и не знают, жив ли… Да и они, как там. Живы ли ещё. Поди, уж десять лет прошло. Писал я как-то им, да дошло ли письмо, не знаю.
Вышел я однажды из дому, взял в руки посох и пошёл странствовать. Как говорят, куда глаза глядят.
Я ведь в себе разобрался, смысл бытия познал ещё в молодые годы. И решил делиться с людьми тем, к чему я пришёл. Не поймите меня неправильно, я не беру на себя лавры пророка. Просто в душе у меня неспокойно, когда ничего не делаю. А вот поговорю с людьми, объясню то, что чувствую — и легче становится. Вот и в вас я вижу то же. Чистую душу, ищущую знаний, ведь так?
Долго бродил я по свету. Обходил всю Америку, был в Мексике. Я ведь сам американец, хотя родители мои были ирландцами. Так вот, ходил я по поселениям, по отдельным ранчо и хижинам. Города стороной обходил. Нет в городах правды, слишком там много народу. Все сами по себе. Все на всё плевать, лишь бы с общей кучи ухватить кусок побольше. Иное дело, тихие уголки, где люди друг друга знают и поддерживают. Ведь без этого не выжить в диких землях. Потому и люди там особые живут. Сильные, и открытые слову… Ходил я по их домам, истории рассказывал. Тем и кормился. А где видел светлую душу — там особый разговор вёл…
Много людей потерянных. Их к свету вести нужно. Они и стремятся, да пути впотьмах не находят. Заблудшие души. И вера в диких краях странная. Подогнанная под обстоятельства. Одни верят, что убивать можно, ибо убийство в их землях столь частое явление, что стало обыденным. Война с индейцами делает людей жёсткими, даже жестокими. А разбойничьих банд там столько, что тот, кто не умеет обороняться, приговорён к умиранию. Вот и прощают в церквях грех убийства. Ибо если не прощать, то паствы не будет.
Говорил я с людьми, объяснял, что к чему. Доходчиво объяснял, по простому. Головами кивали, соглашались. Каялись. Да только на следующий день опять за оружие брались. А как же иначе? Враг ведь не покаялся. Вот и получается, чтоб прекратить кровопролитие, необходимо, чтоб все в один миг оружие сложили. А это невозможно. Не все взгляды к Богу обращены. Индейцы белых убивают, им христианские законы не писаны.
Пытался я и индейцев образумить.
Рискнул, пошёл в их земли. Трапперы меня отговаривали, говорили, смерть там ждёт. А что такое смерть? Просто темнота. Чего её бояться? Жизнь бывает во сто раз горьше. Не побоялся я смерти, но и искать её не стал. Оделся по простому, как и охотники, и индейцы одеваются. Простые штаны, кожаная куртка индейской работы… Трапперы не брезговали индейские вещи носить. Мокасины там, куртки, одеяла. Очень хорошие и долговечные вещи, как раз для кочевой жизни.
Оружия не взял. Нож только, и тот для еды или веток нарезать. Пошёл в земли одного из великих племён. Надеялся, что издали убивать не станут, ближе подойдут, посмотреть на ненормального, сунувшегося в одиночку на фронтир.
Так и вышло. Окружили меня конные. Заулюлюкали, томагавками и ружьями трясли. Испугать вздумали. Да зря всё, не боялся я их. И они это почувствовали. Отвели к вождю.
Приняли дружелюбно. И остался я в дикарском таборе. Жил с ними полгода, язык изучал, привычки. Веру. И понял — обычные они люди, со своей правдой живут. Ведь не они первые войну начали. Поначалу незваных гостей по мирному приняли, землями поделились. Да вот ведь «цивилизованный» человек, он тварь такая, что сколько не дай — всё мало будет. И пришлось дикарям защищаться. Проявляя при этом изрядную жестокость, правда. Пытался я обуздать их, да только очень скоро сие занятие бросил. Слушали, кивали, трубку курить давали. Соглашались. А затем так же спокойно отправлялись в набег, вырезая целые общины. И понял я, что не здесь моё место. Дикари живут по заветам дедов-прадедов, и не склонны принимать чужую веру. Покинул я племя. Добром отпустили, снарядили в дорогу.
