— Да хватит тебе!
Сергей Владимирович встал с кресла и снова прошелся по гостиной, но уже по-хозяйски неторопливо, разглядывая все мелкие безделушки.
— Заладила… «Высокого уровня, высокого уровня»… Как будто ты не знаешь, для чего он нужен, этот высокий уровень. И не смей меня больше пинать своими намеками на воровство! Нашла крайнего… Да посади на мое место любого другого, и будет все то же самое! Потому что никто в России даже представить себе не может, для чего еще нужен этот высокий уровень! Тоже мне, монашка… Уж кому, как не тебе, знать такие вещи! Сколько раз делилась с этим самым «высоким уровнем», а? Забыла? Как тебе выкручиваться помогали после того, как ты мужа убила, забыла? А почему тебе помогали?! За красивые глазки?! Да?!
Сергей Владимирович склонился над теткой и почти кричал, а та с каждым его словом все ниже и ниже опускала голову, пока не спрятала лицо в коленях.
— Который час? — прошептала она вдруг. Удивленный племянник, остановился и взглянул на запястье.
— Половина шестого…
— Ровно половина? — слабым голосом спросила тетка.
— Тридцать семь минут…
— Жаль, — сказала Евдокия Михайловна в полный голос. Она резко выпрямилась, и Сергей Владимирович с ужасом увидел, что глаза у тетки абсолютно сухие, а на щеках пылают яркие лихорадочные пятна победного румянца.
— Ведьма, — прошептал он, еще не успев понять, как именно его провели, но уже сознавая это.
Тетка взглянула в его опрокинутое лицо своими бесовскими глазами, которые он так ненавидел, и вдруг захохотала резким отрывистым смехом.
— Заткнись! — заорал гость, разом теряя все свое благообразие. Но она захохотала еще громче, запрокинув голову и показывая отличные ровные зубы, чуть тронутые желтизной.
В комнату вбежала домработница Нина и застыла, глядя на хозяйку преданными собачьими глазами.
Тетка перестала смеяться так же внезапно, как начала. Вытерла глаза, мокрые от смеха, и поднялась с кресла.
— Пошел вон, — сказала она племяннику очень спокойно и деловито.
— Я убью тебя, — сказал Сергей Владимирович. Его глаза наполнились слезами бессилия. — Если ты меня подставишь — убью тебя…
— Да ты себя убить не способен, не то что другого человека, — презрительно ответила тетка. — Я сказала, пошел вон. А то уже дышать в комнате нечем…
Сергей Владимирович опустил голову и громко хрустнул пальцами. Страшным усилием воли вернул на лицо лохмотья прежней маски спокойного благодушия и пообещал.
— Тебя посадят.
— Только после тебя, — спокойно ответила тетка. — Ну? Ты меня избавишь от своего мерзкого общества или прямо здесь пресс-конференцию соберем?
— Гадина, — невнятно выговорил племянник. Повернулся и, пошатываясь, пошел к дверям.
— За гадину ответишь отдельно, — вслед ему сказала тетка.
Сергей Владимирович остановился, посмотрел на нее через плечо, испепеляя взглядом каждую клетку ненавистного тела.
— Ты дурак, — спокойно продолжала Евдокия Михайловна, словно не замечала его яростных и отчаянных глаз. — И всегда был дураком. И книжек ты читать не любил никогда, даже в детстве… Что у тебя есть? Лакированная морда с отрепетированным богоугодным выражением, десяток хороших костюмов, несколько вызубренных цитат из классиков марксизма, которые уже никому не нужны, и больше ничего. Сколько тебе лет, Сергей? Почти пятьдесят? Больше? А ты так и не понял одной простой вещи: человек становится игрушкой другого человека, если хочет от него что-то получить. Вот как ты от меня сейчас. Явился сюда, вооруженный макулатурой двадцатилетней давности, и решил, что все? Ты меня скрутил? Ты мой хозяин? Ты?! На-ка, выкуси!
И тетка ткнула в его сторону холеной рукой с огромным кольцом на указательном пальце.
— Если бы ты был поумней, или хотя бы читал умные книжки, то усвоил бы одно простое правило: никогда нельзя ничего просить. Особенно у тех, кто сильнее тебя. Ну, не беда; теперь ты это запомнишь надолго. Я позабочусь. Кстати, можешь забрать его назад.
И тетка швырнула ему носовой платок, в который тщательно высморкалась за минуту до этого.
— Вот единственное, что ты от меня получишь.
— Я посажу тебя, — сказал племянник.
— Нина, проводи, — велела тетка. И, не обращая на него больше внимания, начала неторопливо подниматься вверх по лестнице. Остановилась на последней ступеньке, обернулась назад и заботливо спросила:
— Кстати, как ты себя чувствуешь? Дорога назад предстоит долгая, и, боюсь, не очень приятная, так что, если тебе нужно запастись валерьянкой, сделай это сейчас.
Улыбнулась и скрылась из глаз в глубине дома.
— Ну, — угрюмо сказа Нина, — идите себе…
Сергей Владимирович на негнущихся ногах дошел до машины, упал на сидение и зарыдал без слез, колотя руками по рулю, зарыдал отчаянным голосом, как рыдают на похоронах деревенские бабы.
— Арсен, у нас есть деньги?
Цыган с удивлением посмотрел на Вальку.
— Конечно! Сколько тебе нужно?
— Я не знаю, — ответила она и немного подумала. — Сколько стоит похоронить человека?
— А-а-а…
Арсен помрачнел.
— Его отец так и не приехал?
— Не приехал. Я звонила бабушке, она вроде знает его адрес… Обещала сообщить, но ответа я пока не получила.
— Тогда, может, немного подождем?
— Мне звонил следователь, — коротко ответила Валька. — Велел забрать тело. Дело закрыто.
— Несчастный случай?
— Да.
Арсен прошелся по комнате, нерешительно поглядывая на нее.
— Ты не веришь?
— Не знаю, — сказала Валька с трудом. — Все может быть.
— Но кому нужно было его убивать?
— Соня! — крикнула Валька в открытую дверь спальни.
Мать Арсена вышла из кухни и молча остановилась на пороге.
— Войди, пожалуйста, — попросила Валька. За несколько дней знакомства женщины сблизились настолько, что Валька, воспитанная в традициях безусловного уважения к старшим, смогла без труда перейти с ней на «ты».
Соня перешагнула через порог и вопросительно посмотрела на девушку.
— Я знаю, тебе неприятно то, что мы от него скрыли, — начала Валька. — Я хочу все рассказать.
— Что вы от меня скрыли? — спросил Арсен, переводя беспокойный взгляд с одной женщины на другую. — Да что за тайны?
— Давайте сядем, — попросила Валька.
За прошедшие дни она чувствовала себя не повзрослевшей, а постаревшей. Мир, который она считала реальным, внезапно обрушился, а лица людей, которых она раньше любила, без привычного грима были невозможно уродливыми.
