– Почему ты не избавишь меня от страданий, Пабло? Лучше уж прикажи одному из головорезов, которые подчиняются тебе, словно Богу, поскорее убить меня. Мы оба знаем, ты этого хотел. Почему бы уже не завершить начатое, любимый. До того, как кто-то опередит тебя?
Кажется, вышеупомянутая просьба наконец затронула какую-то ниточку его свинцового сердца. Услышав это, Пабло нежно улыбается и подходит к краю балкона, где я стою. Встав за спиной, он обнимает меня и шепчет в ухо:
– Никто не убивает своего биографа, любимая! Я не смог бы вынести вида твоего красивого трупа… с талией в шестьдесят два сантиметра! Неужели ты думаешь, что я сделан из камня? Вдруг я захочу прожить этот момент заново и не смогу? – целуя меня в волосы, он добавляет: – Наша трагедия точно превзошла бы «Ромео и Джульетту»! Это было бы, как у Отелло и Дездемоны! Да, трагедия Яго, Яго Сантофимио!
Узнав, что Пабло выяснил, кто такой Яго, я не могу сдержаться от смеха. Облегченно вздохнув, Эскобар отмечает, что за эти годы мы действительно многому друг друга научили и заметно выросли вместе. Я говорю: мы с ним, как два бамбуковых деревца, думая про себя: в последний раз он обнимает меня, в последний раз мы вместе смеемся, в последний раз он видит, как я плачу… Знаю, что бы ни случилось, что бы он ни сделал, мне всю жизнь будет не хватать нашего счастья. И, чувствуя необъяснимую боль, из-за того, что покидаю его, страх, что не смогу его забыть или стану ненавидеть, я настаиваю: пусть он прикажет убить меня одним выстрелом, я ничего не почувствую, а он может бросить мои останки в водоворот, украсив дикорастущими цветами. Тогда с неба я бы могла лучше заботиться о нем, чем в Боготе, наладив отношения со всеми, кого он туда «отправил». Пабло нюхает мой парфюм, на некоторое время умолкает и потом заявляет, что никогда не чувствовал себя таким оскорбленным. Он ни за что не оставил бы меня без хорошего надгробия! Роскошного, краденого, надпись на котором бы гласила:
Здесь покоится дивная плоть,
Чьи изысканно сложены кости –
Украшение дивной Красавицы с чистой душой,
Ну, а ангел, ее охранявший – Чудовище просто,
С демонически-темной душой.
Восхищаюсь уникальным талантом Пабло так быстро слагать стихи и эпитафии, его генетической предрасположенностью ко всему, что связано с похоронным бизнесом. Он объясняет: это уже привычка. В день он пишет дюжины смертельных угроз врагам и отправляет их по почте с отпечатком пальца, чтобы никто не пытался оспорить его интеллектуальную собственность. Интересуюсь: могу ли я оставить себе его «беретту»… хотя бы на время, ведь кто-нибудь из его врагов может рано или поздно попытаться зарезать меня.
– Я всегда говорил тебе, что ты не должна расставаться с ней даже в душе, любимая.
Чувствую огромное облегчение. Решила не просить у него мой брелок с золотым сердечком до тех пор, пока он не попросит обратно свой пистолет. Пабло гладит меня по лицу и клянется: пока он жив, никто не коснется даже волоса на моей голове. В довершение приводя очень лаконичный аргумент, лучше, чем на любой мраморной плите:
– Тому, кто осмелится хоть пальцем тронуть это личико, я отрежу обе ручки бензопилой! А потом сделаю то же самое с его мерзкими дочерьми, матерью, женой, девушкой, сестрой, с папой и братьями тоже. Главное, чтобы ты не беспокоилась!
– Вот это награда в утешение, Пабло! «Чудовище с демонически-темной душой»… – идеальное имя для главного героя моего романа, разбойника, такого же, как ты, но с лицом Тирофихо…
– Тогда я точно брошу тебя в водоворот, Вирхиния! Если же у него будет лицо «командира-папочки» из «M-19», ты продашь больше книг, а итальянцы снимут кино. Потом пришлешь мне именной экземпляр: «Моему фею-крестному, который вдохновил меня на написание этой истории. Ваша Золушка».
Мы оба смеемся. Эскобар смотрит на часы и говорит: «Поскольку сейчас как раз два, я отвезу тебя в отель, а мои парни заедут за тобой в три». Но сначала мне нужно припудрить свой красный нос, после стольких слез он похож на клубнику. Иначе служащие отеля будут шептаться, что Пабло Эскобар бил меня, пытаясь отнять бриллиант.
Поскольку мы уже больше не увидимся, теперь я могу спросить у него, почему я была единственной женщиной, которой он никогда не дарил меха или драгоценности. Пабло обхватывает меня руками, целует в губы и говорит на ушко: «Я хотел сохранить иллюзию, что не купил самую красивую, храбрую и верную (хоть и не до конца) женщину в мире…» Довольно улыбаясь, я припудриваю нос, а он гордо наблюдает за мной, добавляя, что макияж – настоящее чудо. Жаль, что у него нет косметических лабораторий, как у этого гада из Кали, – только лаборатории с кокаином. Пабло говорит, если бы я украла формулу кокаина и назвала ее своим именем, то стала бы богаче его. Смеясь, я спрашиваю, когда он наконец займется легальным бизнесом. Звучно хохоча, Пабло отвечает:
– Никогда, любовь моя! Никогда! Я всю жизнь буду самым великим бандитом на свете!
Перед тем как уехать из домика, Эскобар, со странным блеском в глазах, объявляет, что приготовил мне сюрприз, чтобы я не уезжала грустная. Он предложил мне провести целый месяц в Майами, отдохнуть от угроз.
– Там сейчас Карлос Агилар, El Mugre, и остальные мои поверенные. Они встретят тебя в аэропорту и отвезут обратно, чтобы ты у меня не сбежала в Швейцарию! Наслаждайся, а когда вернешься, я позвоню, и мы обсудим то, что они покажут тебе. Думаю, тебе понравится. Мне хочется услышать, что ты думаешь.
Пабло сел за руль, мы уезжаем. За нами следует еще одна машина, там едут только двое его парней. Меня удивляют минимальные меры предосторожности. Пабло объясняет, что теперь в Медельине его настолько уважают, что никто не осмелился бы сунуться к нему. Я отмечаю: на моем языке «уважение» иногда называют террором и спрашиваю, кого на этот раз он убьет в мое отсутствие. Ущипнув меня за щеку, он отвечает, что ему не нравится, когда я так с ним разговариваю.
Уточняю: до меня дошли слухи, что истории о наркоторговцах, отбирающих яхты, вышли из его офиса вскоре после случившегося с Виейрой. Пожав плечами, Пабло отвечает, что не может контролировать все, что говорят его парни. И если уж жена господина из Кали разработала план, выставив себя с мужем психопаткой и глупцом, то это не его вина. Теперь любой может позвонить на радиостанцию, заявив, что Тарзан – наркоторговец, его старая лодка – яхта, а несчастный случай в открытом море – попытка самоубийства.
– Признай теперь, благодаря этой гадюке СМИ будут называть каждого, кто приблизится к тебе, наркоторговцем.
– Нет, Пабло, не будь таким оптимистом! Пару месяцев назад Фелипе Лопес сделал мне предложение. Тебе должно быть это известно, поскольку мой телефон на прослушке. Он – сын самого могущественного экс-президента Колумбии, высокий, статный красавец из «Гражданина Кейна»
[249]. А в журнале «Semana» о тебе всегда отзывались подозрительно хорошо, считая, что ты больше, чем… очередной соперник хозяина.
