— В участок его ведите! В участок! — выл со своего места Шлезинг. Пусть ему там плетей всыплют, на дыбу подвесят. Я тебя в Сибирь, на каторгу упеку!
Разогнувшись, Иван поглядел на него и, несмотря на боль, чуть не прыснул со смеху: лицо советника было все залито чернилами, кроме несуразного носа, из которого сочилась обильно кровь, которую он пытался унять, прикладывая ладонь. Лысый бергпробирер лежал, распластавшись, на полу и слегка постанывал.
— Ага, долго теперича будете меня вспоминать, — уже без всякой злобы проговорил Иван, — ведите, ребята, Ивана Зубарева, куда положено, обратился к солдатам, — на вас обиды не держу, служба у вас собачья: на кого велено, на того и тявкай. Только я бы на вашем месте немцам этим в жизни бы служить не смог.
— Но–но, не балуй, — подтолкнул его усатый солдат, — айда вперед. Да не вздумай от нас сбежать, а то уговаривать не стану. Стрельну — и пиши пропало…
Ивана привели в полицейский участок, где закрыли в караульном помещении вместе с какими–то бродягами и иными подозрительными оборванцами. На допрос вызвали лишь на следующий день, подробно все записали и перевели из участка в центральный острог, в темный полуподвал, где в тот же вечер кузнец прочно заковал его в ножные кандалы.
Лежа на соломе, Иван соображал, как можно выбраться отсюда, и решил, что без посторонней помощи ему это будет не под силу. Вспомнил о братьях Корнильевых, что не раз выручали, о поручике Кураеве, о графе Гендрикове, с которым познакомился год назад в Москве. Гаврила Андреевич должен был скоро вернуться из своей поездки, но как известить его? Может, он найдет способ помочь ему?
— В кости играть с нами станешь? — окликнул Зубарева угрюмого вида детина, заросший бородой до самых глаз.
— На что играть станем? — откликнулся Иван.
— Само собой, на интерес, — ответил, хмыкнув, тот. — У тебя деньги есть?
— Откуда? — соврал Иван, хотя деньги у него были припрятаны, зашитые в подкладку кафтана. В участке его особо не обыскивали, а потому он надеялся с помощью денег передать весточку на волю тому же Кураеву, если выпадет такой случай. — Нет денег.
— Тогда из одежи что–нибудь ставь. Вон шапка у тебя, кушак есть, предложил детина.
— Как тебя звать? — поинтересовался Иван, кидая перед собой лисью шапку, что мать справила ему всего лишь год назад.
— Вавила, — отозвался тот, ощупывая шапку. — А тебя? Будь по–твоему, Ванюша, — сунул он руку за пазуху, когда Зубарев назвал свое имя, — ставлю против твоей шапки шмат сала, — и плюхнул на солому увесистый кусок сала. Согласен?
— Как же я без шапки буду, коль проиграю вдруг? — поцарапал в затылке Иван под дружный смех сидевших вокруг других арестантов.
— Как раньше жил, так и дальше станешь, — отвечали ему.
— А может, сало у Вавилы выиграешь. Тогда и с шапкой будешь, и сальцем нас угостишь.
— Так будешь играть али как? — Вавила уже держал в руках деревянный стаканчик и потряхивал им, прислушиваясь, как погромыхивают внутри игральные кости.
— Давай, мечи, — хлопнул в ладоши Иван. — Где наша не пропадала!
Вавила выкинул кости, сосчитал, протянул стаканчик Зубареву. Тот долго тряс им, кинул на солому. Выходило на два очка больше, чем у его противника.
— До трех раз играем! — закричал Вавила.
— Шалишь, браток, мы так не сговаривались. Мое сало, — пододвинул он к себе шмат.
— Новичок выиграл, — зашумели вокруг них. — Дашь попробовать?
— Играем еще? — предложил Вавила почти просительно.
— Что ставишь? — поинтересовался Иван.
— Сапоги ставлю! — крикнул тот. — Другого боле ничего нет.
— Босым много не находишь, Вавила. И на работу не возьмут, — заголосили окружившие их плотным кольцом арестанты.
— На этот раз непременно выиграю, — упрямо затряс патлатой головой тот. Кидай ты первым.
Иван кинул, за ним Вавила… И опять Зубарев выиграл. Он неторопливо взял сапоги, подержал их некоторое время в руках, потом кинул обратно на солому, снисходительно улыбнулся:
— Возьми себе, а то обморозишься еще, помрешь.
— Не по закону так, — возразил тощий косоглазый арестант. — Ты, паря, наших правил не знаешь, а потому по–своему не вороти. Коль проиграл чего в кости или в карты, то обратно принимать нельзя, хоть и вернут тебе добром. Если ты пожелаешь, то Вавила должен выкупить сапоги у тебя.
— Как же он выкупит, когда у него денег все одно нет? — удивился Иван.
— Пущай песню споет али тебе прислуживает, как господину своему, цельный день. Тогда вы в расчете будете.
— Не умею я песен петь, — угрюмо отозвался Вавила.
— Тогда служи ему, — подсказал все тот же косоглазый.
— Это как?
— Обыкновенно: чего он тебе ни прикажет, то все и выполняй.
— Соглашайся, — подмигнув, шепнул ему Иван, — пущай по–ихнему будет.
— Согласен я, — ни на кого не глядя, отозвался Вавила.
— Все слышали? — поднял вверх руку косоглазый. — Все по закону должно быть, следите за Вавилой.
— За что попал сюда? — спросил Иван, когда они отошли в сторону от общего круга, чтобы поделить на всех шмат сала, что было встречено одобрительными криками всех сидевших в подвале.
— Беглый я, — просто ответил Вавила, — два года как от барина сбежал, хотел в Польшу к своим пробиться, а тут схватили. Теперь, поди, в Сибирь отправят.
— Не боись, я вон из Сибири, а ничего, живой, как видишь. А к кому это своим в Польшу хотел пробиться?
— К людям старой веры, — не глядя ему в глаза, шепотком сообщил Вавила.
— К раскольникам, что ли? — удивился Иван. — Выходит, ты из них будешь?
— А тебе чего? — недружелюбно отозвался тот. — Сами вы раскольники и есть, а наша вера правильная, от Бога, — перекрестился он двумя перстами.
— Я почему спрашиваю, — положил ему руку на плечо Зубарев, — мой дед тоже из них, староверов был…
— Да ну? — удивился Вавила. — Значит, и ты…
— А вот я уже по новой вере крещен, родители так решили. Но я тебе не враг, поверь. Чего же ты в Польшу решил идти?
— Общины наши там проживают, сказывали мне. Целые села стоят, и никто их не трогает, в богомерзкую веру не обращает. А здесь притеснения одни. Все равно, даже если в Сибирь направят, сбегу.
— Сбежишь тут, когда цепи на ногах, — кивнул Иван. — Или знаешь способ какой?
— Были бы деньги, и солдат подкупить можно.
— А если найду деньги, поможешь?
— Чего помочь? — не понял тот.
— На волю весточку передать.
— Да хоть завтра.
— Это как? — не поверил Иван.
