Тут, как нельзя кстати, канцлер повстречал перед входом в Летний дворец поручика Кураева, некогда представленного ему старшим братом, которого тот рекомендовал как человека неглупого, со связями и весьма расторопного. К тому же граф вспомнил, что молодой человек выполнял исходящие непосредственно от него довольно щекотливые поручения в отдаленных уголках империи, и результаты, как ему докладывали, были превосходные. Граф пригласил Кураева заглянуть к нему в гости для конфиденциального разговора. В тот же вечер лакей доложил, что поручик Гаврила Андреевич Кураев ожидает в приемной.
— Проси, — подмигнул граф лакею, пребывая в тот момент в отличном расположении духа после удачного разговора с императрицей, при котором присутствовал и Иван Иванович Шувалов, к его удивлению, всячески поддержавший доводы канцлера об установлении более тесных связей с Англией. Правда, уже выйдя из дворца, канцлер догадался, что молодой фаворит соблюдал свои интересы и скорее заигрывал с ним, опытным политиком, чем давал повод надеяться на продолжительную дружбу. Но как все повернется, покажет время, а пока… он будет собирать все сказанное и написанное Шуваловым и держать в своем тайном ящичке стола.
— Рад вас видеть, Гаврила Андреевич, — с улыбкой протянул он руку навстречу вошедшему в кабинет Кураеву, меж тем внимательно вглядываясь в его глаза, пытаясь уловить в них растерянность или смущение. Но или поручик хорошо владел собой, или он действительно ничуть не был смущен, попав в святая святых российской дипломатии, кабинет канцлера, где задумывались и вершились хитроумные ходы, плелись интриги, строились планы. Нет, он открыто улыбнулся графу и тотчас сел в предложенное ему кресло в непосредственной близости от ящика со змеями, которые тут же отозвались на его появление злобным шипением. — Да вы не смущайтесь, — подошел к клетке Алексей Петрович, — гадов ползучих держу, чтоб напоминали они мне о подлости людской. Не боитесь?
— Чего? — переспросил Кураев. — Гадов или подлости людской? Не то чтоб боюсь, но ни укус, ни предательство на себе испытать не желаю. Сказано Господом нашим Иисусом Христом: "Не искушай", — вот и стараюсь жить, как в святом Писании заповедано.
— Да неужто? — потер сухие желтоватые кисти рук граф. — Неужто вы, поручик, в ваши лета, будучи совсем молодым человеком, и по заповедям Божиим живете? Ушам своим не верю!
— По заповедям или нет живу, то батюшке на исповеди судить и мыслить, но коль человек я крещеный, и родители мои с испокон века православной веры придерживались, то и мне надлежит ее держаться. Может, ваше сиятельство сомневается в том?
— Упаси Господи! — замахал граф руками и отошел к своему огромному столу, уставленному химической посудой, присел в старое кресло. — Ни чуточки в том не сомневаюсь, а скорее, наоборот, рад тому, что встречаются еще в наше время люди, кои за веру нашу отцовскую радеют. Премного рад тому. Хорошо, хорошо… Только я вас не для беседы о догматах веры пригласил, а по делам важным, государственным…
— О том я догадываюсь, — тихо произнес поручик, оглядывая незаметно необычное убранство кабинета. Но сам он при том недоумевал: для какой цели столь неожиданно понадобился графу, сделав, впрочем, предположение, что тот самолично пожелает услышать о его прошлой поездке в Сибирь. Но доклад о том он давно подал вышестоящему начальству, и оно имело возможность доложить о том канцлеру.
— Слышал я, будто бы имеются у вас в столице обширные знакомства среди особ, занимающих важное положение при дворе… — начал граф издалека, однако Кураев тут же понял, куда он клонит:
"Наверняка за кем–то шпионить заставит", — с тоской подумал он и вздохнул. Отказать графу он не мог, поскольку находился по службе в непосредственном подчинении ему, но мог сослаться на срочную поездку в Митаву.
От Бестужева—Рюмина не укрылся вздох поручика, и он посуровел, сжал тонкие губы, стал говорить резче, напористее:
— Не к тому спрашиваю, что желаю соглядатаем вас приставить к кому–то из них, а по причине более важной, коей все мы служим, почитая за главнейшее — сохранить покой и благоденствие матушки–государыни нашей и подданных ее. Потому соизвольте ответить: многих ли молодых людей из петербургского общества вы знаете и с кем из них близко знакомы?
— Да как сказать, ваше сиятельство, не считал знакомцев своих, не было нужды ранее в том… С кем в кадетском корпусе учился, с кем по полку знаком, с иными через друзей. Вы бы лучше спрашивали, а я уже отвечать буду.
— Извольте, — насупился граф, чувствуя, что разговор с Кураевым не входит в заранее намеченное им русло, как он сам на то рассчитывал. Извольте сказать, знакомы ли вы с графом Воронцовым?
— Графом Михаилом Илларионовичем? — встрепенулся Кураев, никак не ожидая, что канцлера может интересовать непосредственно его подчиненный, занимающий должность вице–канцлера. — Лучше бы вам, ваше сиятельство, у него поинтересоваться: знает ли он меня, а не наоборот…
— Вопрос задан, и извольте дать ответ, — постучал кончиками пальцев Бестужев—Рюмин по мраморной крышке стола, и тот, кто хорошо знал привычки графа, отметил бы, что это плохой признак.
— Графа Воронцова весь Петербург знает… — развел руки Кураев. Соответственно, и мне его личность известна.
— А в близких ли отношениях с ним находитесь?
— Как понимать? В близких? Скорее нет, раскланиваемся при встречах, но так, чтоб в одной компании или дома у него бывать, не случалось.
— Братья Чернышевы вам знакомы?
— Конечно, — живо кивнул головой поручик, — с Иваном мы вместе в кадетах ходили по молодости, а вот служить врозь пришлось. К ним в дом захаживал, не скрою… — Кураеву уже совсем не нравился этот разговор, более похожий на допрос.
— Елагин Иван Порфирьевич? — не давал ему даже лишнее слово вставить граф.
— Нет, с ним и вовсе не знаком, — подумав, ответил Гаврила Андреевич, пытаясь сообразить, почему канцлер именно в таком порядке называет фамилии
— Хорошо, очень хорошо, — граф вскочил с кресла, прошелся по кабинету, — сидите, сидите, — остановил движением руки Кураева, заметив, как тот хотел подняться, считая своим долгом также оказаться на ногах в присутствии прохаживающегося графа, — лучше думается на ходу, — пояснил он. — Надеюсь, вы понимаете, что все сказанное меж нами должно остаться в стенах этого кабинета? — ненадолго задержался он перед поручиком и пошел дальше делать круг за кругом — после того, как тот утвердительно кивнул головой. — Не буду спрашивать, знаете ли вы что–либо о тайных обществах, что в последнее время стали появляться у нас в России. Вы можете оказаться членом одного из них, а там такие берут присягу о молчании, хотя, на мой взгляд, давши единожды клятву, давать кому бы то ни было в другой раз негоже. Так вот, не спрашиваю вас о принадлежности к тайному обществу, но суть нашей встречи в том, что желаю знать, о чем на тех собраниях говорится и что готовится. Это говорю как ваш, поручик, непосредственный начальник и, извините, вынужден напомнить о том еще раз, прошу сохранить в тайне не только наш разговор, но и само посещение моего дома. Не знаю, каким образом вы сумеете попасть на то собрание, но не позднее десяти дней жду вас с подробным докладом обо всем, там происходящем. И никаких бумаг! — граф особенно выделил последнее слово и надолго замолчал, видимо, обдумывая, все ли он сказал Кураеву.
