— Еще что?
— Родитель его приписку сделал: молит отпустить за границу и обязуется написать отказ от всех прав своих.
— От коменданта что есть?
— Просит поболе свечей присылать. Жгут много, сидят допоздна.
— Пошли им свечей, сколько требуют. Да, вот еще. Нет ли у тебя пары толковых людей, кто бы ради повышения в чине согласился пожить в тех местах несколько годиков?
— В охрану что ли? — не понял канцлер. — Так там полный штат, почти сотня человек караул несут, мышь не проскочит.
— Мышь, может, и не проскочит, а человек умный может. Да мне не для охраны люди нужны, а чтоб, не сносясь с ними, в городе жили, примечали, кто приезжает, чего говорят — судачат, чем интересуются.
— Понял, матушка, — согласно кивнул канцлер, — фискалы нужны, значит… Сыщем и таких. Двоих хватит?
— Если с головой и с острым глазом, то хватит. На письмо не отвечай. Потом сама скажу, что и как им отписать. Ступай пока, — повернулась императрица, но граф Бестужев торопливо заговорил:
— Еще два словечка, ваше величество, дозвольте. Известие важное имею.
— Что еще? — капризно вздернула подбородок Елизавета Петровна. — Только быстро сказывай.
— Узнал от верного человека, что из Франции к нам секретный агент заслан, чтоб ко двору вашего величества проникнуть.
— Вот как? — императрица не выказала ни малейшего удивления, а скорее интерес отразился на ее красивом, чуть надменном лице. — И кто же это? Тебе известно?
— Пока нет, государыня, но найду, непременно найду. Есть подозрение, наморщил большой лоб Алексей Петрович, а императрице хорошо было известно, что вслед за наморщенным лбом канцлер непременно подкинет ей какую–нибудь закавыку из политических сплетен и интриг, после чего окажется испорченным не только день, но, как часто бывало, и неделя. Поэтому она поспешила остановить канцлера, желая обезопасить себя от непредвиденного.
— Вот и ищи, голубчик, получше ищи, а то многие за честь почитают ко двору моему прибиться, рады услужить. А уж кто из них с чем липнет, то твои заботы, батюшка Алексей Петрович, коль чего вызнаешь, то сообщи, слышишь? погрозила она ему легонько пальчиком и, шурша платьям, удалилась к себе, оставив в приемном покое тонкий аромат духов, поставщика которых канцлер пока не успел узнать через своих осведомителей. Тот чуть постоял, слегка озадаченный, а потом, переложив папку из одной руки в другую, на всякий случай перекрестился на висевшую над дверью икону Владимирской Божией Матери, глянул искоса на часового, стоявшего неподвижно у дверей, и, тяжело ступая, поплелся к себе, обдумывая услышанное.
16
Иван Зубарев ехал вместе с людьми Михаила Корнильева старой омской дорогой, тянущейся вдоль Иртыша по его крутому, обрывистому берегу через молодые перелески, выпасы, села и многочисленные плотно посаженные близ реки деревеньки. Вначале проезжали только через русские поселения, а потом, когда миновали Абалак, уже одна к одной стояли татарские юрты, как их издавна называли в Сибири, без заборов, не огороженные от скота, словно поставленные на один сезон времянки, чтоб затем сняться, перекочевать на иное место. Ехали верхом без особой спешки, памятуя о дальней дороге, берегли коней. На ночлег старались попасть на русский постоялый двор, но в случае нужды останавливались и в татарских юртах, где им за небольшую плату отводили лучшую комнату. Впрочем, комната зачастую оказывалась всего одна в доме, и тогда хозяева или уходили к родне, или отправляли туда пугливых, черноголовых, глазастеньких детей, а сами укрывались за занавеской. Они были рады заработать хоть немного на проезжающих и, не скупясь, готовили отменный плов, не жалели зарезать и годовалую ярочку, зачастую нарушая местный обычай — не колоть скотину после захода солнца. Иван немного понимал по–татарски и брал на себя переговоры с ними, сбивал плату за ночлег, требовал хорошенько и подольше варить баранину, которую сами татары ели чуть ли не с кровью. Хозяин поддакивал, беспрестанно повторяя "ярайте, ярайте", и поступал, как ему велели. Никанор Семуха и Тихон Злыга подсмеивались над Иваном:
— Ты, видать, ихних кровей, коль так быстро столковываешься.
— А, может, и есть маленько, — не обижался тот, — кто его знает…
К концу недели подъезжали уже к Омской крепости, где остановились на пару дней отдохнуть, узнать, как обстоят дела в степи. Первым делом отправились в торговые ряды: пораспросить купцов, постараться найти кого–то из знакомых. Против Тобольска торг здесь был ни в пример скуднее, цены выше, товары похуже. Долго выискивали кого–нибудь, кто недавно вернулся из степи. Наконец им указали на невысокого юркого купца, сидевшего на тюках в стороне от общего торга. Подошли, поздоровались. Тот оказался Артемием Полуяновым с Верхотурья.
— Слышал, слышал я про родича вашего, — с готовностью сообщил он, когда Иван рассказал о Федоре Корнильеве, — сказывали казаки в Петропавловской крепости, что сообщение им молодой джигит, воин, значит, по–ихнему, привозил еще до Пасхи, а они в Тобольск сообщение то переправили. А как он теперь и где, родич ваш, знать не могу, — почесал купец в затылке.
— Неспокойно нынче в степи? — спросил Никанор Семуха, что бывал с купеческими обозами и в Кяхте, и близ озера Байкал.
— Джунгары в движение пришли, а это всегда худо, — глубокомысленно пояснил Полуянов. — Тут киргизцы сразу заволновались, бедокурить начали, купцов хватать.
— Солдат много в крепостях? — спросил Иван купца.
— Говорят, перед Пасхой была их тьма тьмущая, а сейчас то ли обратно в Россию подались, то ли дале в степь пошли, но только казаки как обычно службу несут. Может, в иных местах и не так, но где мы проезжали, то своими глазами видел.
— Как же нам родича своего найти?
— А кто его знает… — вновь запустил руку под шапку Артемий Полуянов, — Кого–то из киргизов ловить надо да сообщать по ихней связи… Другого ничего присоветовать и не могу.
— И на том спасибо, — поклонился ему Иван и подал руку.
— Да не за что… Пошли вам Господь удачу, — поднялся с тюков Артемий и долго стоял так, глядя им вслед.
Чуть передохнули и ранним утром направились к Петропавловской крепости, что отстояла в трех–четырех днях пути. Шла самая чудная пора, предвестница лета, когда солнце уже грело вовсю, но не было пока жары и палящего зноя. Заметно подросшая за это теплое время трава блестела изумрудом; среди остроконечных листьев проглядывали здесь и там незаметные, неброские цветочки, меж которыми мелькали шустрые длиннохвостые ящерки, перелетали разноцветные бабочки, а на небольших бугорках к вечеру появлялись любопытные суслики–байбаки, непринужденно посвистывающие.
Наконец, добрались и до самой Петропавловской крепости, приютившейся на пологом берегу Ишима, обнесенной свежей насыпью в два человеческих роста, на верху которой шли невысокие рубленые стены с бойницами и сторожевые вышки по углам. Ворота в крепость были открыты, но через них хищно поглядывали жерла двух пушечек, рядом тлел небольшой костерок, и дежурили трое часовых.
