Иван повторил, и ему стало вдруг легко, необычайно весело, и он предложил:
— Для начала давай, Петруха, обчистим моего хозяина Филатьева, будь он трижды неладен. А?! Годится?!
— То, браток, дело не простое, к нему готовиться надо, а не абы как в омут башкой, дрыгнув ногой…
— Научи, брат, научи, — схватил его возбужденно за грудки Ванька.
— Высматривать, приглядывать надобно, где он какие товары хранит, куды деньги кладет, ключи в котором месте держит, да караульщики как себя ведут, спят ли, то непросто все.
— Обо всем мне известно, — не унимался Иван, — и про товары, и про ключи, и караульных сторожей в лицо и по именам знаю. Соглашайся!
Но Петр неожиданно протрезвел, и в глазах у него появилась недобрая усмешка, он отвел ивановы руки от себя и погрозил ему пальцем:
— Микитная твоя башка, неужто думаешь, такой вор, как Петр Камчатка, с первым встречным–поперечным на сурьезную работу пойдет? Не–е–е, браточек, ты выкажи поначалу самое себя, дай поглядеть, каков есть, а там посмотрим. Помочь тебе согласен, но хозяина своего сам обчисти и сколь сможешь, то на улочку вынеси, а уж я там подожду, в соседнем проулочке.
— А откудова знаешь, что там проулочек есть? — удивился Иван.
— Или я не Камчатка? Да я всю Москву знаю, как пес свою будку. К хозяину твоему давно приглядывался, да только сторожей много, да и заплоты высокие, одному не сдюжить.
— Значит, ждать будешь?
— Буду, — кивнул Петр Камчатка, — и коль дело выгорит, то с нужными людьми сведу, которые тебе кое–что порассказывают… — На том и расстались, договорившись, что как только в доме Филатьева везде погасят огонь, Иван начнет действовать.
Придя на господский двор, он быстро прошмыгнул в людскую и забрался в дальний закуток, где обычно ночевал, даже не пошел ужинать на кухню, боясь выдать себя волнением. Вернувшиеся с ужина дворовые люди размещались каждый на своей лежанке, обсуждая, чем кому завтра заниматься, а Ванька лежал, уставя глаза в темный потолок и думал, что, коль станет он настоящим вором, то больше никогда его не коснется черная работа и ни один человек не посмеет приказать ему, а тем более наказать за что бы то ни было.
Постепенно смолкли разговоры, шепотки, покашливания, и в людской слышался лишь густой храп уставших за день людей, да изредка скрипели доски лежанок, а где–то со стороны кухни громко пел сверчок, извещая всех, что он сейчас полноправный хозяин в доме. Выждав с четверть часа, Иван осторожно сполз со своего места, оделся и вышел во двор, держа под мышкой сапоги. Ночь была темная, безлунная, и даже звезд нельзя было разобрать за тяжелыми тучами. Видно, под утро должен пойти дождь, что вполне успокоило Ивана, и он стал высматривать сторожа, который обычно ходил вокруг хозяйского дома. Наконец, он скорее почувствовал, чем увидел его: возле крыльца качнулось что–то темное, и сторож не спеша двинулся в сторону уличных ворот. Ванька, затаив дыхание, направился в дровяник, который никогда не запирали на ночь, ощупью нашел там топор и, взяв его поудобнее, так же на цыпочках пошел к крыльцу господского дома.
Он долго и осторожно пробирался через хозяйские комнаты, небольшие коридорчики, впрочем, за годы своей службы он хорошо изучил их расположение и теперь безошибочно шел к кладовой комнате, где хранилась одежда и иная домашняя утварь. Кладовая оказалась, как он и предполагал, закрыта на внутренний замок. Иван вставил острие топора в щель между дверью и косяком, поднажал, и замок слабо щелкнул, дверь, скрипнув, открылась. Он вошел внутрь, нагнулся, нащупал ближний сундук и начал проталкивать топор в щель меж крышкой и корпусом. Это оказалось намного труднее, чем с дверью, сундук был добротно сработан, и пришлось попотеть, прежде чем топор вошел внутрь на полдюйма. Тогда, навалившись всем телом на рукоять, Иван нажал на нее, и чуть не грохнулся на пол, потому что крышка отскочила и гулко пропела, зазвенев, замочная пружина.
Ивана колотил озноб, когда он торопливо, на ощупь вынул несколько верхних плотно сложенных вещей и неожиданно наткнулся на боковой ящичек, пристроенный к правой стенке сундука. Пошарил там. "Деньги!" — чуть не закричал от радости и спешно принялся рассовывать по карманам серебряные монеты, боясь, чтоб они не упали на пол, не зазвенели, не разбудили хозяев или кого из прислуги. Но все спали крепко, не подозревая, что кто–то мог забраться в их ближайшую кладовую.
Ванька не помнил, сколько времени прошло, прежде чем он выбрался из кладовой и пошел на выход из дома. Он взмок, как после хорошей парной, но голова работала четко и, самое главное, не было страха или паники. Он почти прошел через большую гостиную комнату, где светилась под иконами лампада, как вдруг вернулся обратно и взял в руки лист бумаги, где были записаны имена усопших, чтоб подать, потом во время церковной службы помянуть их за упокой души. Ванька с листом в руках подошел к печке, поискал в ней уголек, нашел и вернулся к лампадке, чуть подумал и с кривой улыбкой на лице при тусклом свете вывел на обратной стороне листа несколько слов: "Пей воду как гусь, ешь хлеб как свинья, а работай у тебя черт, а не я". Он засунул бумагу за ручку входной двери, юркнул с крыльца в сад, а оттуда через забор перемахнул на улицу. Едва он сделал несколько шагов, как из проулка выступил Петр Камчатка, что поджидал его там.
— Готово? — осторожно спросил он.
— Славно сработано? — потряс в воздухе ворохом одежды Иван. Но едва они сделали несколько шагов, как Петр схватил Ивана за рукав и потянул к забору, прошептав:
— Тихо! Видишь, караульные возле рогаток стоят?
— Ну, вижу, — согласился тот.
— Далеко нам улицей не уйти, схватят. Надо бы огородами попробовать, лезем через забор.
— Да ты сдурел, что ли? — не согласился Ванька. — Там псы цепные, сторожа такой хай подымут, хоть святых выноси.
— Может, есть у тебя кто из знакомых, чтоб до утра укрыться?
— Это с ворованным–то? — усмехнулся Ванька. — Вон там батюшка приходской наш живет, отец Пантелеймон, можно пойти к нему, исповедоваться.
— Ага, он исповедует тебя прямиком в участок, — хмыкнул Камчатка, — да еще и благословит батожьем.
— Погоди, — наморщил вдруг лоб Ванька, — айда к нему во двор.
— Белены объелся? — зашипел Камчатка. — Стой… — но Ванька уже взялся за кованое кольцо калитки и принялся громко стучать. Через какое–то время из–за ограды раздался осторожный голос:
— Кого нелегкая носит по ночам? Честным людям спать не даете.
— Беда у нас, — плаксивым голосом запричитал Иван, и Петр Камчатка даже не узнал его голоса, до чего тот стал жалостлив, — человек помирает без святого причастия, батюшка нужен…
— Где помирает? Кто? — уже не столь настороженно и враждебно спросил сторож и загремел засовом.
— А вот ты сейчас без причастия и сдохнешь, если только пикнуть посмеешь, — схватил его за горло Ванька, когда тот приоткрыл калитку и высунулся наружу. Камчатка тоже не стал мешкать, навалился на испугавшегося до смерти мужика и впихнул его во двор.
