— Цыть! — проговорил он грозно и вытащил из–за голенища длинный с тонким лезвием нож. Сторож, было, открыл рот, но Камчатка стукнул его рукоятью в лоб, и тот повалился без сознания.
— Жди здесь, — прошептал Ванька и кинул Камчатке ворох одежды, а сам скользнул к дверям поповского дома.
Прошло немало времени, и сторож начал приходить в себя, зашевелился. Камчатка сызнова саданул его рукоятью по черепу и прислушался. Он не услышал, когда Ванька выбрался из дома, и даже испугался, увидев перед собой человека в рясе священника.
— Ну, похож я на попа? — спросил тот.
— Похож, как блоха на вошь, — засмеялся Петр, — а борода где? Любой дурак поймет, какого поля ягода…
— А молод я еще, борода пока не выросла, — не растерялся Ванька, — на вот лучше, надевай полукафтанье, будешь моим дьячком. А другую одежу в узел свяжи, будто мы святые дары несем.
— Ишь, раскомандовался, — проворчал Камчатка, но подчинился, понимая, что от сообразительности Ивана сейчас многое зависит и не время выяснять, кто из них главнее, кому слушаться, а кому приказывать.
У первой же рогатки их остановили двое солдат с ружьями в руках.
— Куда вас черт несет в такую пору, — весьма нелюбезно поинтересовался один, но, увидев, что перед ним духовные лица, смутился и, наклоня голову, подошел под благословение, — простите, святой отец…
— Бог простит, — быстро перекрестил его Иван, — неча лукавого поминать, а то он до тебя быстро доберется. К умирающему идем на Дорогомиловскую заставу, потому и ночью.
— В добрый путь, — расступились солдаты. То же самое повторялось и на других постах. Некоторые, еще издали, увидев идущих в длиннополой одежде людей, смело шагающих по середине улицы, приняв их за священников, открывали проход и почти все просили благословения.
— Тяжело, оказывается, батюшкой быть, — усмехнулся Иван, когда они, наконец, вышли к берегу Москвы–реки, где постов больше не встречалось и можно было двигаться свободно, без задержки.
— А ты думал, — хохотнул Камчатка, — то тебе не кур щупать, тут башкой думать надо, с людьми толковать.
— Куда идем? — поинтересовался Иван. — Ты, помнится, говорил, мол, с нужными людьми познакомишь. Где те люди живут? Далеко ли до их дома?
— Да вон он, дом их, — Камчатка указал рукой в сторону реки.
— На другой стороне, что ли? — не понял Иван.
— Половина на той, а половина — на этой. Сейчас сам увидишь и поймешь, а то непонятливый какой.
Ванька лишь пожал плечами и молча последовал за ним, понимая, что теперь для него наступает новая жизнь, нисколечко не похожая на предыдущую. От этого на душе стало как–то радостно и тревожно, и возвращаться обратно в постылый филатьевский дом он сейчас бы не пожелал ни за какие посулы.
2
Вскоре они подошли к Каменному мосту, и Камчатка смело спустился к самой кромке воды и негромко свистнул. Откуда–то из–под моста тут же раздался ответный свист, и кто–то сонным голосом спросил:
— Кто пожаловал? Чего надо? Свой или чужой?
— То я, Петька Камчатка!
— А–а–а… Камчатка, тогда ходи сюда. А там кто еще с тобой?
— Товарищ мой, к нам просится.
— Ну, коль очень хочется, пущай заходит, — отвечал все тот же голос. Они забрались под мост, и в темноте Ванька различил более десятка спящих прямо на куче соломы мужиков, со спутанными волосами, кудлатыми бородами, в самой разной одежде. Отвечал им чернявый мужик со сломанным носом, заросший бородой до самых глаз. Иван успел заметить, что рядом с ним лежал прилаженный к длинной деревянной рукояти кистень с шипами, а из–за голенища сапога, как и у Камчатки, высовывалась наборная костяная ручка ножа.
— С чем пришли? — спросил тот, кивнув на узел, что Камчатка нес в руке. — С поживой или башкой вшивой?
— Есть маленько, — успокоил его Камчатка, — то дядя Шип будет, пояснил он Ивану, — старшой над своими людьми, атаман, значит. А это его работа, — Камчатка кинул Шипу в руки узел, — к нам за компанию просится, подтолкнул он Ваньку в спину. — Да ты не робей, расскажи о себе, чей будешь.
— А чо говорить? — шмыгнул носом Иван. — Из крепостных мы, при торговом человеке Филатьеве состоим… Вот его и обчистил…
— Ага, — Шип быстро развязал узел и бросил ворованную одежду на землю, — значит, обчистил хозяина и теперь при нем боле не состоишь. Так, что ли?
— Так, — промямлил Ванька, — коль поймает, то побьет али на цепь посадит.
— Поймать каждого можно, — небрежно перебирал одежду атаман, — а ты не давайся, чтоб тебя ловили. Вино пьешь?
— Маленько, — не поднимая головы, ответил настороженно Иван.
— То хорошо, что маленько, нам больше достанется, — захохотал тот. Так говорю, мужики?
Большинство людей из его шайки проснулись, таращились на вновь прибывших, зевали, почесывались, кашляли.
— Хорошо, когда не грешно, — приподнялся один из них, — а нам чего не принес, коль в товарищи напрашиваешься? Этак–то не годится, без вина к нам никак нельзя. Может, ты басурманин какой, не нашей веры? Вот татары, те вина не пьют, а ты, поди, не из татар?
— Русский я, — обиженно ответил Ванька. — Только нет вина у меня с собой.
— Вина нет, а может, денежка завалялась какая? — не унимался тот. Слышь, Шип, гони их отсель подале, коль денег на вино не дадут. А то всех принимать, то скоро и места под нашим мостом не останется.
— А ты его купил, что ли, Золотуха? — наконец вступил в разговор Камчатка, и Ванька рассмотрел при сером утреннем свете, что волосы у мужика, который требовал с него вина, и впрямь золотистые, переливчатые.
— Дурак я, что ли, мост покупать, — отмахнулся тот, — он и так мой, поскольку живу здесь. А чужого кого, без выпивки, не пущу. У нас закон такой для всех и каждого. Или выпивку с собой неси, или плати, сами сходим, мы люди не гордые.
— Есть у тебя деньги? — негромко спросил Камчатка у Ивана. — А то он не отступится, да и впрямь закон такой здесь: коль новенький кто пришел, то обмыть энто дело надо.
— Как обмыть? — не понял Иван, но потом до него дошло, что имел в виду Камчатка, и он нехотя полез в карман, нащупал монету, из тех, что попались в хозяйском сундуке, протянул Золотухе. — Вот, нашел. Хватит?
— Двугривенный, что ль? — спросил тот, разглядывая монету. — Должно на первой разик и хватить. Эй, Федька, — позвал он, — а ну, быстро поспешай в корчму, купи чего погорячей…
— Хлебушка не забудь, — пропищал кто–то из–за спины Золотухи. Молодой парень, едва ли не моложе Ваньки, проворно соскочил с соломы, сверкнул глазами на вновь пришедших, шмыгнул носом, принял из рук Золотухи двугривенный и стал взбираться по речному откосу.
Пока тот ходил в корчму и обратно, Петька Камчатка сочно пересказывал, как они с Ванькой ограбили Филатьева, едва не убили сторожа на поповском дворе, напялили на себя батюшкину одежду и благополучно прошли через уличные посты и рогатки. Из его рассказа выходило, что все придумал он сам, а Ваньке досталась лишь роль подручного. Но тот молчал до поры до времени, подумывая, что он еще припомнит Петру несправедливый пересказ, восстановит справедливость. Ивану было, с одной стороны, страшновато находиться здесь, под Каменным мостом, меж бродяг и воров, но в то же время с нескрываемым любопытством он разглядывал их хмурые, заспанные лица, которые казались ему злобными, едва ли не зверскими. Он представил, как тот же Шип с легкостью убивает своим кистенем подвернувшихся под руку людей, срывает с мертвых одежду, сбрасывает трупы в реку (прошлым летом он самолично видел, как полицейские вылавливали из Москвы–реки донага раздетых мертвецов с проломленными черепами), а потом этими самыми руками берет хлеб, умывается. Ванька невольно посмотрел на собственные ладошки, будто бы они должны иметь какие–то следы, но руки у него были обычные, правда, чуть вымазанные в грязи, но иных следов не обнаружил.
