Показали Ивану и самого князя, когда тот садился в богато убранную карету, запряженную шестерней, с двумя лакеями на запятках, в красных бархатных камзолах и с перьями на шляпах. Был князь уже в преклонном возрасте с маленьким, словно сморщенная груша, личиком, но живыми, умными, широко посажеными глазами. Ивану даже показалось, что князь, глянув по сторонам, ненадолго задержал взгляд именно на нем, Иване Каине, словно узнал или выделил чем. Первым порывом Ивана было бежать, скрыться, но он представил насмешки Аксиньи, когда расскажет ей о своем поступке, и пересилил себя, остался и долго смотрел вслед карете Кропоткина, которая прогрохотала коваными колесами по булыжной мостовой.
— Большой господин, — услышал он вдруг голос сзади себя и вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял молодой, крепко сбитый парень, с черным чубом, выбивавшемся из–под шапки. На лице его блуждала полуусмешка, и кончики губ загибались чуть вверх, делая его похожим на человека, желающего укусить что–то твердое. Серые глаза парня смотрели открыто и доверчиво, почти простодушно, но веселый огонек, живущий в них изнутри, говорил о том, что он далеко не прост и многое повидал за свои двадцать с небольшим лет.
— Князь, — отозвался Каин, чтоб поддержать разговор от нечего делать.
— К такому и не подступишься, — покачал головой парень. — Который день хожу тут, подле Сената, не знаю, кому прошение подать.
— Сам откуда будешь? — спросил его Иван Каин.
— Да из Сибири мы, из самого Тобольску…
— По своей воле в Сибирь угодил али как?
— Родился там, — просто ответил тот.
— И как же зовут–кликают тебя? — Каину был чем–то симпатичен этот крепкий, осанистый сибиряк, держащийся довольно независимо и в то же время с неподдельной простотой и дружелюбием.
— Обычно… Иваном, а по прозванию Зубарев, — широко улыбнулся он.
— Много Иванов у нас на Руси живет, и меня мамка с батькой также нарекли, а народ прозвание дал свое — Каином кличут.
— А почему Каин? — насторожился Зубарев, и улыбка быстро сбежала с его чуть простоватого лица, отчего оно сразу сделалось строгим, замкнутым и даже отчужденным.
— То у народа и спрашивай, ему видней. "Каинами" у нас на Москве тех зовут, кто с полицией не в дружбе живет да много озорничает.
— А–а–а… Понятно, — и лицо Зубарева вновь озарилось добродушием.
— Чего в Сенат пробиваешься? — осторожно начал выведывать Каин. — Поди, с челобитной? Барин, что ли, обидел?
— О чем ты? — сверкнул белизной зубов Зубарев. — Сроду у нас в Сибири бар не бывало, да и сам я купецкого звания, не приписной какой–нибудь. Кто меня обидеть может? У меня, знаешь, брат двоюродный в Тобольске магистратом командует, первый богатей, всех в кулаке держит, — стиснул он крепкую пятерню.
— Тогда какой черт понес тебя к нам на Москву? Тут правду не скоро сыщешь, а с кривдой быстро знакомство сведешь.
Иван Зубарев чуть замялся, оценивающе посмотрел на Каина, прикидывая, стоит ли открываться перед ним, но потом решился и беспечно сообщил все с той же беззаботной улыбкой:
— Да золотые прииски разведать хочу, а где бумагу под это дело выправить, чтоб разрешение дали, того не знаю. Добрые люди подсказали, мол, поезжай в Москву, там все и решишь, узнаешь.
— Золотые, говоришь, — одобрительно повторил нараспев Каин и как–то по–новому оглядел сибиряка, отметив про себя, что не так он прост, как показался на первый взгляд, осторожно спросил:
— Поди, далеко те прииски?
— Да как сказать… — пожал плечами Зубарев, — как раз посередке, если из Тобольска к вам в Москву ехать, на Урале, где башкирцы живут.
— Башкирцы, — протянул Каин, — чего–то не слыхивал про таких, не приходилось. Ну, нашел кому бумагу подавать?
— Сказывали, будто князь Щербатов — добрый мужик…
— И что с того, что добрый? — рассмеялся Каин. — Тебе с ним не детей крестить. Ты хоть знаешь, чем он занят? По какому ведомству?
— Не-а, — честно признался Иван. — Думал, они тут всем сразу и заняты, к кому ни обратись, главное — чтоб выслушали, уважили. Я ж не для себя стараюсь, не свой интерес блюду, прибыток людям и государыне станет великий…
— Значится, ты о государыне нашей беспокойство имеешь, — насмешливо переспросил Каин.
— Ага, а как иначе…
— С тебя за товар пошлину берут?
— Берут, — согласился Зубарев.
— Подушную, подорожную и другие подати платишь?
— Само собой, платим.
— А чего тебе еще надо? Ты бы еще крест нательный заложил да в казну денежку снес. Дурак ты, брат, оказывается. Сколь на свете живу, а не встречал до сей поры таких.
— Почему дурак? — обиделся Зубарев.
— Да потому, — словно отрезал Каин, — государевы слуги обдирают нас, как липку на лыко, а ты — "прибыток государыне", — оттопырив губу, выговаривал он растерявшемуся сибиряку. — Я бы на твоем месте это золотишко сам добыл да и зажил бы покруче графа Шувалова, что у нас сейчас первым богатеем прозывается. На кой тебе разрешение от Сената?
— Нельзя, надо, чтоб все по закону было, — Зубарев хоть и растерялся слегка под напором неожиданного знакомца, но сдаваться не собирался. — Мы, Зубаревы, не воры какие, чтоб тайком золотишко мыть, мы у себя в Тобольске по закону жили до сих пор, и никто про нас слова худого сказать ни разочка не посмел. Так–то.
— Дурья у вас башка, оторви — и без нее дале жить станешь. "По закону", — вновь передразнил он. — Знал бы я, где то золото лежит, давно бы занялся тем делом, не ждал бумагу сенатскую. Да и не добиться тебе, вахлаку этакому, бумаги той. Хоть цельный год живи здесь, а нужной двери не найдешь.
— Подсобил бы тогда, — не раздумывая, предложил Иван Зубарев.
— За бесплатно у нас на Москве ничего не делается, — глубокомысленно пояснил Каин.
— А сам ты здесь по какому делу? — поинтересовался у него Зубарев. Ты, как я погляжу, про всех все знаешь, чего же ходишь тут который день. Я тебя еще давеча заприметил.
— Мое дело особое, и каждому про него знать не положено, — жестко ответил Каин и самодовольно поднял подбородок вверх.
— Не хошь говорить, и не надо, — Зубарев и не думал обижаться. Только, коль всерьез говоришь, что поможешь мне бумагу нужную получить, то отблагодарю, в долгу не останусь.
— А сколь дашь? — заинтересованно спросил Каин.
— Сколь, сколь… — задумался Зубарев, — ну, пяти рублей хватит?
— Пять целковых? — чуть не захлебнулся от возмущения Каин. — Да за такую цену я тебя сам к себе в денщики найму на полный месяц, сапоги чистить заставлю. Коль сто рублей пообещаешь, то соглашусь.
Теперь уже пришла очередь возмутиться Зубареву. Он выпучил от удивления глаза и даже рот раскрыл, не понимая, шутят ли с ним или правду говорят.
