Рубену нравилось думать, что однажды он обнимет Аристу и ощутит, как она перестает дрожать, потому что он рядом с ней. В тот день, когда они оба станут старше, он узнает, каково это – целовать ее губы.
Рубен вздохнул.
Ему нравилось думать много о чем, но ни о чем полезном.
Он выждал момент и прокрался по лестнице в нижние коридоры, которые вели к темнице. Когда он заметил снопы соломы, его охватила паника. Праздничные украшения были повсюду – снопы соломы, связки кукурузных стеблей и тыквы.
«Что они здесь делают? Может, остались лишние? А вдруг… Розу нашли?» Рубен помчался к дальней камере, схватил висевший на потолке фонарь, распахнул дверь и вгляделся внутрь. Его дыхание прервалось, сердце пустилось галопом, но потом он различил движение в углу. Рубен вошел в камеру и поднял фонарь. Два больших карих глаза, моргая, уставились на него.
– Рубен? – встревоженно спросила Роза. – Пора? Я могу идти?
Он расслабился и снова начал дышать.
– Нет, еще нет. Как ты?
– Мне страшно. – Она стояла на коленях на каменном полу, крепко обхватив себя руками. Ее волосы были всклокочены с одной стороны, из них торчала солома. – Ты поговорил с отцом?
– Да, и он обо всем позаботится. Он сказал, это хорошо, что ты здесь. – Рубен помедлил. – В любом случае, отец со всем разберется.
– Ты уверен? – Ее глаза были красными и припухшими, под ними залегли тени. Она плакала.
– Я же говорил, мой отец – королевский телохранитель. Он защищает королевскую семью. Поверь, он все решит.
– Мне здесь не нравится. Тут холодно, жесткий пол, и я ничего не сделала. – Роза опустила глаза. – Я только пришла на праздник. Только выполнила то, что просили. – Она посмотрела на дверь и махнула рукой. – Сюда кто-то спускался. Я видела свет в коридоре и слышала людей. Чуть не умерла от ужаса.
– Я знаю. – Рубен улыбнулся, повесил фонарь на потолочный крюк и вышел в коридор. Взял несколько соломенных снопов и затащил в камеру. – Вот, можешь сидеть на них или разложить их и лечь. Солома очень мягкая, и к тому же тебе будет теплее. Мне пора на дежурство, и я не могу задержаться. Возможно, тебе осталось провести здесь всего одну ночь. – Он произнес это как можно мягче.
Роза передвинулась, чтобы сесть на соломенный сноп, и кивнула. Что ей оставалось? Плакать, полагал Рубен. Может, кричать. Он был рад, что она ничего этого не сделала.
– Мне бы хотелось, чтобы у меня был свет. Страшно, когда ничего не видишь. Я пытаюсь спать, но, знаешь, нельзя спать все время.
– Я могу принести тебе свечу, но лучше оставаться в темноте. Здесь никого не должно быть, и если ты зажгла бы свет, те люди, что принесли солому, увидели бы его. Я знаю, это ужасно, но остался всего один день – точнее, ночь, – и лучше обезопасить себя. Ты согласна?
Она прикусила нижнюю губу и покорно кивнула. Рубен почувствовал себя ужасно.
– Эй, что скажешь о моей новой форме? Правда, я красавчик?
Он хотел пошутить – как угодно, лишь бы поднять ей настроение, взбодрить ее. Любой понял бы, что он говорит несерьезно. Рубен почти всегда смеялся над самим собой.
– Ты хорошо выглядишь, – ответила Роза. – Еще более лихо, чем обычно.
Рубен лишился дара речи. Она восприняла его всерьез. В нем вспыхнуло желание поправить ее – никто никогда не называл Рубена лихим, и он определенно никогда таким себя не ощущал. Он выпрямил спину – и вновь заметил очень тесный корсаж, над которым в мерцающем свете фонаря белели гладкие груди.
– Я всего несколько минут назад дал клятву служить королю.
– Поздравляю.
– Спасибо. – Рубен осознал, что она первый человек, сказавший ему это слово, за всю его жизнь. С учетом того, какое его ждало будущее, он полагал, что первый и последний.
– Ну, мне пора. Я просто хотел забежать перед сменой и сообщить тебе, что поговорил с отцом.
– Тебе правда нужно идти? – жалобно спросила девушка. – Можешь еще немного побыть со мной? Ты удивишься, узнав, как скучно сидеть в темной камере. Остается только слушать собственное дыхание.
Рубен улыбнулся, приняв это за шутку, затем смутился, поняв, что ошибся. Он ссутулился, но Роза улыбнулась ему в ответ. У нее были такие большие глаза – большие и темные. Они напомнили Рубену лошадей в конюшне: это были глаза друга.
Он сел, и девушка тут же подвинулась к нему, прижавшись к его боку.
– Холодно, – пожаловалась она.
– Может, мне удастся добыть тебе еще одно одеяло. Я бы мог…
– Не уходи. – Она схватила его за руку.
– Что случилось?
– Я просто не хочу больше оставаться одна. – Рубен почувствовал, как нервно Роза гладит его руку. – Расскажи, каково это – жить в замке?
Он рассмеялся.
– Я не знаю. Я живу в крошечной каморке в казарме, вместе с отцом и кучей других сварливых мужчин. В замок я захожу лишь для того, чтобы принести дрова или воду либо вынести золу. Большую часть времени я провожу во дворе.
– А когда идет дождь?
– Тогда я ухожу в конюшню. Особенно если холодно. От лошадей в конюшне тепло. А если совсем холодно, я встаю между ними и смотрю, как они дышат, выпуская огромные клубы пара. Я чищу их и разговариваю с ними. Вроде им нравится моя компания.
– Если они похожи на меня, то точно нравится.
Роза легонько сжала его руку и посмотрела на него своими огромными глазами.
– Может, в следующий раз я захвачу щетку.
Он хотел пошутить – еще одна жалкая попытка. И лишь услышав собственные слова, понял, что сравнил ее с лошадью. Рубен ждал, что Роза оттолкнет его и обидится. Вместо этого она положила голову ему на плечо.
– Мне бы хотелось, чтобы ты расчесал мои волосы.
Она ткнулась в него носом. Наверное, изображала лошадь, просто так, подшучивала над его шуткой. Но ему было не смешно. Ему было приятно. Очень. Тепло, уютно и радостно. Девчонки никогда не вели себя так мило, так… дружелюбно.
– Ты не похож на других знакомых мне мужчин.
Его разум зацепился за «мужчин». Большинство людей называли его мальчишкой или чем похуже. Даже принцесса, которой было всего двенадцать, звала его мальчиком. Эти слова Розы заставили Рубена почувствовать себя лучше, чем когда-либо, – лучше, чем когда он надел новую форму, лучше, чем когда получил хороший меч.
– Откуда ты знаешь? Мы только что познакомились.
Она рассмеялась. Ее смех был грустным.
– Я знаю тебя дольше, чем большинство мужчин.
– А, точно, – пробормотал он. Он забыл. Не считая платья, ничто в Розе не вызывало подозрений, будто она не просто симпатичная девушка. Теперь, когда ее макияж почти стерся, Рубен видел в ней красоту, открытость, которая ему нравилась. Он не чувствовал необходимости быть с ней настороже, как со всеми остальными. Когда он ошибался, Роза не издевалась над ним. Она смеялась или подшучивала. Он мог быть собой – мог расслабиться, что прежде ему удавалось лишь в компании дров или лошадей. Роза казалась невероятно милой, и трудно было думать о ней как о…
