– Как ты живешь?
Она улыбнулась.
– Вот видишь. Ты очень странный.
Если бы это сказал кто-то другой, Рубен бы съежился, но по голосу Розы и выражению ее лица он понял, что это комплемент.
– Правда?
– Да. Ты словно действительно хочешь знать.
– Хочу. Я хочу знать, каково это – быть, ну, тобой.
Девушка смотрела на него, а он – на нее. Ее улыбка померкла, лицо стало печальным.
Он сделал что-то не так, сказал ужасную вещь. Только не мог понять…
– Что? – спросил Рубен.
– Ничего.
– Нет, скажи. В чем дело?
Она отвернулась, закрыв волосами лицо.
– Ты не сказал: «Шлюхой».
Рубен сидел, не зная, что ответить, не зная, стоит ли отвечать.
– Почему? Почему ты этого не сделал?
Он пожал плечами.
– Это казалось… не знаю… невежливым, надо полагать.
Ее лицо снова возникло, щеки были влажными, и к ним прилипли пряди волос.
– Вот видишь! – сказала она излишне громко, ее голос дрогнул, и она закашлялась. – У других мужчин это слово не вызывает никаких проблем, и очень немногие когда-либо озаботились тем, чтобы быть со мной вежливыми. Это моя работа – быть вежливой с ними. Не нужно быть вежливым, если платишь. Не нужно быть внимательным или хотя бы мягким. И никто не хочет разговаривать, а если и хочет, то говорить будет сам. Они не хотят ничего слышать от тебя, а если и хотят, то ужасные вещи, и их совершенно не интересует плаксивая история несчастной девчонки. – Роза снова засмеялась, нервным, отчаянным смехом, больше похожим на плач.
– Меня интересует.
– Нет, не интересует. Я сама не хочу ее слышать. Это наводит тоску.
Роза съежилась и закрыла лицо руками. Ее тело сотрясали рыдания. Рубен не знал, как поступить. Он протянул руку, чтобы потрепать ее по плечу, но это казалось неправильным. Поэтому он просто положил ладонь на ее предплечье и легко – и, как он надеялся, утешительно – сжал его. В ответ девушка повернулась и прижалась лицом к его груди. Он осторожно обнял ее. Несколько минут они сидели так в мерцающем свете фонаря. Рубен хотел, чтобы ей стало лучше, но какая-то его часть вовсе этого не желала. Обнимать ее было чудесно, а если ей станет лучше, она отстранится.
– Спасибо. – Его накидка приглушила голос девушки.
– За что?
– За то, что ты другой. За то, что ты меня выслушал. И позаботился обо мне.
– Не нужно за это благодарить. Любой бы…
Роза покачала головой.
– Ни один человек, которого я знала, не сделал бы этого и не сделает. Я правда не верила, что ты существуешь.
– Я?
Роза наконец отодвинулась, глубоко дыша и вытирая глаза.
– Ну, мужчина вроде тебя. Сильный, красивый, в прекрасном наряде, блистательный, как те рыцари, о которых я слышала в сказках.
– Я безродный стражник. Мне никогда не стать рыцарем.
– Я думаю, ты рыцарь. По крайней мере, рыцарь должен быть таким. Я знала нескольких рыцарей. Без доспехов они все выглядят одинаково. И ни один из них не был благородным.
Роза обхватила лицо Рубена ладонями, наклонилась и поцеловала его. Нежно. Легко. Ее губы были самым мягким, что он когда-либо чувствовал. Ее пальцы спустились по его щеке и скользнули по шее. Немного отстранившись, чтобы заговорить, но так близко, что он чувствовал ее дыхание, она сказала:
– Если не хочешь пачкать свою новую форму, можем сложить ее на другой сноп.
– Роза, – произнес Рубен, не зная, откуда взялся воздух, словно она лишила его возможности дышать. Он сосредоточился и взял ее за руки. – Я не могу.
– Это твой первый день. Они сильно рассердятся, если ты немного опоздаешь?
– Дело не в этом. Это… неправильно.
Она улыбнулась, сдерживая смех.
– Нет, все в порядке. Честно. Мне впервые действительно этого хочется. А потом я смогу заснуть – это поможет. Правда.
Роза вновь поцеловала его, и Рубен отодвинулся.
– Что не так?
– Я правда не могу.
– Если ты боишься – если у тебя это в первый раз, – ничего страшного. Мне это нравится. Я почувствую себя особенной.
– Вот именно. Это будет что-то особенное, и потому я не могу.
Девушка в замешательстве смотрела на Рубена. Потом медленно отодвинулась, уронив руки, и ее лицо озарилось пониманием.
– Должно быть, она потрясающая.
– Да.
– И давно ты ее любишь?
– Всю жизнь, хотя встретил всего три года назад, – ответил он и понял, что не говорил об этом ни одной живой душе.
Роза опустила глаза, и Рубен подумал, что она снова заплачет. Но она сделала вдох и натянуто улыбнулась.
– Ты хорошо целуешься. Она научила?
– Нет, но спасибо.
Роза протянула руку и коснулась пальцами его щеки. Ее глаза были печальными, тоскливыми.
– Надеюсь, она понимает, как ей повезло.
Рубен отвернулся, зажмурился и прикусил щеку изнутри.
* * *
«Я полный дурак?»
Рубен поднялся из темницы – и угодил в праздничный вихрь. Он словно вынырнул из воды: действительность казалась слишком яркой, слишком громкой. Повсюду были огни – тыквы с вырезанными рожицами, фонари, факелы и свечи стояли на полках, свисали с потолка, высились на шестах. Звуки флейт и скрипок разносились по каменным коридорам, заглушаемые стуком каблуков: это спешили хозяева, прибывали гости и носились слуги.
Какой удивительный мир. Какие зрелища и звуки. Какая красота, которую держали под замком, прятали от тех, кто водил дружбу с лошадьми холодными зимними ночами. Рубен на мгновение замешкался перед входом, глядя на водоворот великолепных платьев и плащей, гадая, увидит ли принцессу. Что она наденет ради столь торжественного случая? Что подумает о его новой форме? Покажется ли он ей лихим?
Рубен знал правду. Увидев его сейчас, принцесса не обратит внимания. Ее глаза скользнут по нему, как по поверхности тихого пруда. Он – лишь еще один стражник, привычный и обыденный, будто стол или колонна.
Рубен развернулся и пошел к главным дверям. Он не хотел видеть Аристу. Не хотел подтверждать собственную правоту – только не после беседы с Розой. Что бы она подумала, если бы узнала? Что бы сказала? Как бы он это объяснил? Его никто не поймет; иногда он сам себя не понимал.
Во дворе царила почти такая же суета, как в замке. Бегали слуги с ведрами и свертками. Годами Рубен следил за праздниками из-под крыши дровяного сарая или, зимой, из окна конюшни. Он мог часами сидеть в темноте, дивясь пелеринам, шляпам, тростям, перьям и мехам. Каждое торжество начиналось с парада, с шествия, устроенного для него одного. Вот только сегодня он сам управлял парадом.
