Но эта ночь ограничилась лишь одной жертвой. Волк вдруг передумал нападать. Или, быть может, почуял Третьего? Присутствие Третьего звери чуяли почти так же остро, как сам Второй. Чуяли и старались не попадаться ему на пути без особой необходимости. В чем-то зверье было умнее людей.
А со стороны парадного входа послышалось утробное рычание мотора. Второй успел как раз вовремя, чтобы заметить, как от замка отъезжает автомобиль. Для кого-то из обитателей острова веселье еще только начиналось…
* * *
Под землей было холодно. Настолько, что дыхание вырывалось изо рта белесыми облачками пара, а под ногами тонко похрустывал лед, острые льдинки впивались в босые стопы, ранили до крови, но боли Ева почти не чувствовала – только холод. А еще страх и ощущение, что в темноте и стылости подземного лабиринта за ней кто-то охотится, выслеживает ее, как дичь. Казалось, что ощущение это не новое, что в ее жизни уже были и подземелье, и охота, и липкий, выстуживающий до костей страх. А сейчас она жила лишь одной мыслью – бежать бесполезно, нужно спрятаться, затаиться так, чтобы тот, кто устроил эту западню, прошел мимо, не заметил.
И Ева прижималась мокрой от пота спиной к холодным стенам, прислушивалась к далекому звуку капающей воды и женскому крику. Крик с каждой секундой становился все громче и громче. Он был полон такого ужаса, по сравнению с которым собственный Евин страх казался сущей ерундой. Но именно ту, что кричала так мучительно и так надрывно, и стоило опасаться больше всего, именно от нее следовало держаться как можно дальше.
Ноги коснулось что-то пушистое. Ева вздрогнула, до крови прокусила руку, чтобы не заорать. Пушистое оказалось кошкой, самой обыкновенной трехцветной кошкой. Кошка смотрела на нее снизу вверх внимательным, совершенно человеческим взглядом, трогала лапой босую ногу, в нетерпении выпускала и тут же прятала когти.
– Что? – спросила Ева. Или не спросила, а подумала? В подземном мире даже мысли обретали плоть.
Кошка не ответила. Да и с чего бы? Она же кошка! Вместо этого она потрусила вперед по узкому, освещенному тусклым синюшным светом туннелю, сделала несколько шагов, обернулась, словно, дожидаясь, пока Ева решится и пойдет следом.
Ева решилась. Все-таки кошка – это живая душа. А там, позади, никого живого уже не осталось. Отчего-то она понимала это с такой же ясностью, с какой понимала, что нужно прятаться.
А трехцветная кошка вела ее по туннелю, который то петлял, то раздваивался, а то и вовсе растраивался. И в какой-то момент Ева поняла, что заблудилась, что на поверхность ей больше не выбраться. Подтверждением ее страхам стал отдаленный, но неминуемо приближающийся гул. Тонкий ручеек, который журчал где-то очень далеко, превращался в набирающий силы поток, грохот которого заглушал даже крики. Уже заглушил… Ева прислушалась: ничего, ни криков, ни стонов. Может, их и не было вовсе, может, это подземелье сыграло с ней злую шутку, пугая отголосками чужих страданий.
Босые ноги лизнули первые языки ледяной воды. Подумалось, что теперь самое время не прятаться, а бежать, не разбирая дороги. И она бы, наверное, побежала, если бы не кошка. Кошка взлетела по ней, как по дереву, цепляясь острыми когтями за стремительно промокающую пижаму, раздирая в кровь кожу. Кошка положила лапы ей на ключицы, заглянула в глаза и сказала:
– Замри!
Или не сказала, а подумала… Или Ева просто сходит с ума…
Это нужно было обдумать, а лучше бы обсудить с доктором Гельцем. С доктором как-то надежнее…
Ледяная вода кралась по узкому тоннелю, заполняя собой все выемки и впадинки, а вслед за водой кралась женщина. Белое-белое, словно подвенечное платье, белые-белые волосы, вытянутые вперед руки. Женщина будто нащупывала путь вперед. Или кого-то искала. Потому шла медленно и оглядывалась по сторонам. От ниши, в которой пряталась Ева, ее отделяло всего несколько шагов. Кошачьи когти предупреждающе впились в кожу – молчи, не шевелись, пусть это существо пройдет мимо.
А оно не прошло. Оно, словно что-то почуяв, замерло напротив Евы, медленно-медленно повернуло голову, слепо шаря по сторонам невидящим взглядом. Это оказалась Динка, та самая девчонка из кафе, которая мечтала попасть в Черный замок не в качестве прислуги, а на правах гостя. Попала… Как же она попала… Потеряла и себя, и душу, превратилась в измученное неживое существо, превратилась в ищейку. Уже почти нашла, почти увидела… Увидела бы наверняка, если бы не кошка. Если бы не острые, словно бритвы когти, которыми та впилась в белое Динкино лицо, со звериным остервенением выцарапывая мертвые глаза.
Живые так не кричат. Господи, никто так не кричит! Никто не должен так страдать! А Динка, такая же потерявшаяся, такая же сумасшедшая, как вжавшаяся в стену Ева, страдала. До тех пор, пока на ее белой шее не появилась, углубляясь и расширяясь, кровавая борозда, до тех пор пока крик сначала не перешел в сипение, а потом не оборвался. Динка, девочка, мечтам которой так и не суждено было сбыться, осела на каменные плиты подземелья древней старухой, и озерная вода, окрашивающаяся не то черным, не то красным, впилась холодными пальцами в ее седые волосы, в прощальной ласке заплела их в тугие косы, а потом потянулась к Еве. И Ева побежала со всех ног, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, не думая вообще ни о чем. Она неслась по темному тоннелю, лишь на несколько сантиметров обгоняя подземный поток, пока со всего размаху не врезалась в тяжелую дубовую дверь, пока из последних сил не замолотила по ней кулаками… Колотила, колотила, звала на помощь, наконец с той стороны послышался раздраженный и одновременно обеспокоенный голос:
– …Эй, Хвостатая, откроешь ты, наконец, эту чертову дверь или мне вызвать столяра?!
Под напором этого голоса схлынула ледяная вода и белые косы, что слепыми змеями тянулись к Евиным ступням, а сама она рывком села, задышала широко открытым ртом, как выброшенная из воды рыба. Реальность проникала в ее кошмар медленно и неохотно, даже бьющий в окно яркий свет не мог разогнать ту тьму, что Ева прихватила с собой из подземелья. И холод остался. И изрезанные в кровь босые ноги, и царапины от кошачьих когтей на ключицах…
А дверь продолжала содрогаться под ударами Елизарова.
– Хвостатая, хватит спать! Эй, ты там есть вообще?
Ева встала, сунула истерзанные ступни в тапки, поверх влажной пижамы накинула халат, рывком распахнула дверь.
– Тебе чего? – спросила устало. Не было у нее сил ругаться с Елизаровым, у нее вообще сил не осталось.
– Мне тебя. – Елизаров не стал дожидаться приглашения, сунулся в комнату. Ева едва успела отпрянуть да поплотнее запахнуть полы халата. – Где ты была ночью? – спросил он, бесцеремонно осматривая и номер, и расхристанную кровать.
Она была в подземелье, сначала пряталась от мертвой Динки, а потом спасалась от воды…
– Спала. – Не скажешь же ему правду. Никому о таком не расскажешь, потому что и самой поверить невозможно.
– У тебя волосы мокрые. – Неожиданно быстрым движением Елизаров поймал ее за кончик косы, зачем-то поднес его к носу. – Озером пахнет…
