Впрочем, за погоны Кирилл Сергеевич особо не переживал, по крайней мере за свои. Он переживал за ребяток, так переживал, что аж сердце занималось. Своим полицейским чутьем Бойцов понимал, что эти убийства и те, что случились восемнадцать лет назад, связаны, что все это неспроста. И ребятки явились в город тоже неспроста. Так же как и убийца. Или убийца все это время жил в Чернокаменске, как тать прятался в темноте, не выходил на свет?
– Кто-нибудь ее видел этой ночью? – Кирилл Сергеевич принял у следователя сигарету, благодарно кивнул. Эмма станет ругаться, что он снова начал курить, но это потом, а пока нужно привести нервы в порядок. Еще бы водички ледяной.
Водички кругом было целое озеро, чтоб его! И соблазн был хотя бы просто умыться, ополоснуть лицо, отойти подальше от мертвой кинодивы и умыться…
– Ее все видели. В ресторане она сидела, напивалась. – Следователь тоже закурил.
– В одиночестве напивалась?
– Да как же такая краля может оставаться в одиночестве? Крутились возле нее постоянно всякие мужики, и молодые, и постарше. Только она их всех отшила.
– Нужно узнать, что за мужики.
– Выясняем. Вот прямо сейчас. Официантка говорит, что слышала, как Стелла по телефону с кем-то спорила.
– А предмет спора? – На разгоряченную кожу оседали холодные капли тумана, и Кирилл Сергеевич размазывал их ладонью. Вот уже и умываться не нужно. – Слышала официантка?
– Деньги. Что-то то ли с финансированием, то ли со спонсированием. Она, – следователь бросил долгий взгляд на труп, – сказала, что знает, как достать денег. Сказала, что Орда может проваливать к такой-то матери, у нее теперь новый бизнес-план.
– Так прямо и сказала?
– Да, это официантка точно запомнила, потому что специально прислушивалась. Сами понимаете, не так уж много у нас тут, в Чернокаменске, знаменитостей, простому обывателю интересно знать, чем живут небожители.
– А мне вот, наоборот, кажется, что слишком уж много у нас небожителей. Куда ни плюнь – обязательно в небожителя попадешь. Что ж у нее за бизнес-план такой был? И кого она в ресторане дожидалась? Камеры видеонаблюдения там есть?
– Три месяца как сломаны. Но официантка божится, что уходила Стелла из ресторана одна. Ей кто-то позвонил, и она сразу же потребовала счет.
– В котором часу это было?
– Где-то около двух.
– А что насчет времени смерти? – Кирилл Сергеевич снова глянул на труп, который в наползающем с озера тумане уже был едва различим.
– Около трех часов утра.
Значит, около трех. А у Евы приступ как раз около трех и приключился. И очнулась она с твердой уверенностью, что Стелла мертва. Удивительное совпадение. Просто удивительное! Но после сегодняшних ночных изысканий Кирилл Сергеевич больше ничему не удивлялся. Наоборот, он начинал верить даже в то, во что верить ему по роду службы было не то что нельзя, а и вовсе противопоказано.
Отдав последние распоряжения и убедившись, что в его присутствии на месте преступления нет никакой необходимости, Кирилл Сергеевич позвонил в дежурную часть. Сказать по правде, после увиденного он пожалел, что отдал приказ отпустить Еву. И не потому, что в чем-то ее подозревал, а потому, что сейчас ему было бы спокойнее, останься она в камере еще на денек-другой, до окончательного, так сказать, выяснения. Но что сделано, то сделано. К тому же этот ирод нападал на своих жертв только по ночам, а с первыми лучами солнца превращался в добропорядочного гражданина. Так вот они – первые лучи солнца, пробиваются сквозь густой туман. А значит, до следующей ночи опасаться нового преступления не стоит. А у Кирилла Сергеевича было еще одно нерешенное дело. И в том, что оно до сих пор оставалось нерешенным, виноват был только он сам.
* * *
Ночью Гордею снова сделалось плохо. Его корежило и выворачивало наизнанку, он кричал громко и яростно, как пойманный в капкан зверь. У Евы с Ромкой больше не получалось его удерживать. И они просто сидели, прижавшись друг к другу, беспомощно наблюдая, как Гордею становится все хуже и хуже. У них не было даже сил встать с ледяного пола. Ромкиных сил хватило лишь на то, чтобы накинуть на Евины плечи одеяло, а второе одеяло подоткнуть под мечущегося Гордея. Сам он укрываться не стал, сидел, клацал зубами и упрямо мотал головой, когда Ева пыталась укрыть и его тоже. Ей казалось, что он это специально. Раз Гордей страдает, то и Ромка станет страдать вместе с ним. А это неправильно, кто-то из них троих должен был оставаться не только смелым, но и сильным, потому что иначе им просто не выжить.
Кошка пришла, когда Гордей уже не кричал, а лишь сдавленно сипел. Обыкновенная трехцветная кошка со свалявшейся в колтуны шерстью. Они так удивились, что даже не сразу поняли, откуда она взялась. А кошка прыгнула Гордею на грудь, заурчала утробно и одновременно успокаивающе, и случилось чудо, Гордей затих, обхватил кошку обеими руками так, как раньше обхватывал своего одноглазого медведя, прижал к себе. Кошка не сопротивлялась, не пыталась вырваться, только урчать стала, кажется, еще громче. Как-то так вышло, что у нее получилось то, что не выходило у Евы с Ромкой. Им оставалось лишь перетащить уснувшего Гордея на кровать. Они тащили, а кошка наблюдала, никуда не уходила. И от оставшегося с ужина куска вареной колбасы она не отказалась, а потом позволила себя погладить. Сначала Еве, а следом и Ромке. Они гладили приблудную трехцветную кошку и чувствовали, как уходит страх, как становится легче дышать и приближающееся утро уже не кажется таким неминуемо ужасным.
Утром кошка ушла. Ромка нашел в закутке за перегородкой лаз, через который она пробралась в их камеру. Лаз был узкий, размером в один кирпич. В такой только кошка и сможет пролезть, а у Ромки получилось лишь просунуть в эту дыру руку, но он все равно обрадовался.
– Мы его расширим, – сказал он решительно.
– Чем? – спросила Ева растерянно. У них теперь не было даже ложек.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он, осматривая их камеру.
– Они идут, – предупредил Гордей, не открывая глаз. Оказывается, он проснулся, а они даже не заметили. – Я слышу их шаги.
Ева прислушалась, но так ничего и не услышала. Наверное, Гордею почудилось, ему в последнее время чудилось разное. Ромка говорил, что, наверное, это какая-то инфекция, что-то с мозгом. Но Гордею не почудилось, через несколько минут мучительного ожидания лязгнул замок, и Ева затаила дыхание.
Когда-то, еще в прошлой счастливой жизни, Ева смотрела кино про войну. Там были фашисты и партизаны, партизан допрашивали и пытали. Ромку не допрашивали, его просто пытали. Сначала он кричал, и Ева кричала вместе с ним, потом, когда сил на крик не осталось, он просто тихо рычал, совсем по-звериному. А Ева сидела, вжавшись спиной в ледяную стену, зажав уши ладонями. Она пришла в себя, лишь когда в глаза ей ударил свет медицинского фонарика, попыталась закрыться, но доктор не позволил.
– Тихо, – сказал почти ласково. – Дай-ка я посмотрю.
