— А что было на даче у Донниковой? Подъехали какие-то ребята, за ними — другие. Эти другие начали стрелять. Я даже и не понял, что произошло…
— Разберемся. А пока что предъявим тебе обвинение в убийстве гражданина Середкова.
— В этом вы уверены?
— Это уверенность, подкрепленная фактами. — Охримов смотрел на Прохора напористо. И с надеждой. Вдруг подозреваемый все-таки признает факт, подтвержденный его блефом.
— Но я не стрелял ни в кого. Вы меня с кем-то путаете, — повторил Прохор, уверенный в отсутствии железобетонных доказательств у следствия.
— Лишь бы суд ничего не напутал, — усмехнулся Охримов. — А он не напутает. И отмерит тебе полной мерой… Но у тебя еще есть возможность смягчить наказание…
— Возможность, может, и есть. А вот адвоката нет. Без адвоката никакие возможности не работают.
— Умный?
— Я ни в чем не виноват. Признаваться мне не в чем. Точка!
— Ну-ну…
Следователь взял себя в руки, настроился на долгую упорную борьбу и зашел на новый круг. Но Прохор не стал отвечать на его вопросы. Он молчал, давая понять, что его не пробьешь. И чем больше настаивал следователь, тем больше он убеждался в том, что свидетель отказался опознать его. И спасибо за это нужно говорить Афонычу и его братве.
Может, и не было у следствия доказательств, но выпускать его на волю никто не собирался.
В камере он был один. Близился вечер, Прохор лежал на крашеных досках, забросив руки за голову, и перебирал в памяти события недавних дней. Охримов еще тут, жук навозный, это сегодня он делал вид, что его не очень-то интересуют убийство Михея и стрельба в доме у Инны. Но завтра на допросе он именно с этого и начнет. Прохор просто не мог позволить себе запутаться в показаниях.
За дверью послышались голоса, в замочную скважину со стуком вошел ключ, скрипнули пружины, и дверь с грохотом открылась.
— Проходим!
В камеру вошел мощного сложения парень в эластичной футболке. Бычья шея, широкие плечи, бицепсы — как два шара от одной супергантели. Хлипкие волосы, широкие залысины, бесцветные брови. Черты лица грубые, резкие, подбородок широкий, чугунной плотности. Прохора он смерил насмешливо-пронзительным взглядом. И сделал правильный для себя вывод. Прохор тоже не пальцем деланный, и с мышечной массой у него полный порядок. Так что лучше не наезжать в поисках развлечений.
Прохор обратил внимание на две царапины на руке. Одна мелкая, но длинная, другая — глубокая, под пластырем.
— Слава, — коротко, без предисловий, представился парень.
— Прохор.
— Будем жить, — кивнул Слава и, присев на край нар, осмотрелся. — Тухло здесь у вас.
— У нас.
— Ну да, у нас…
— И проводница не зайдет, белье не подаст, чайком на напоит.
— Чаёк утром будет.
— А я вчера в это время в поезде… Ты-дык, ты-дык… К проводнице зашел. Трах-тах-тах… М-да.
Прохор внимательно посмотрел на качка. То ли ему выговориться надо, чтобы в чувство прийти, то ли он нарочно подъезжает к нему через душевный разговор. Если второй вариант, то перед ним «наседка».
— Да не ссы ты, — усмехнулся Слава. — Я тебя «выстукивать» не собираюсь.
— Да я не думаю, — пожал плечами Прохор.
— Думаешь. Мы все тут думаем. Ладно.
Он лег на спину, забросил руки за голову, закрыл глаза.
Не сказать, что парень странный. Но почему он здесь? Охримов, несмотря на свою впечатляющую внешность, стелил мягко, но разве не мог он устроить Прохору жесткую ночевку? «Наседку» ему подсуетить или какого-нибудь отморозка, чтобы тот устроил ему веселую жизнь. Чтобы Прохор боялся вернуться в свою камеру. Чтобы получил послабление в обмен на признание.
Но Слава просто лежал, с горечью думая о чем-то своем. Да и как он мог устроить Прохору баню с пропаркой в одиночку? Не хватит ему мощи. Или хватит?
А может, он просто должен грохнуть Прохора. Ночью, под покровом темноты. Навалится, возьмет на удушающий прием… Зачем?.. Может, это Афоныч организовал киллера. Прохор слишком много знал, нельзя было оставлять его в живых.
Слава поднялся, подошел к двери, открыл «кормушку», выглянул через нее в продол. Закрыл и повернул назад, вскользь глянув на Прохора.
— Не знаешь, как тут коня на волю можно загнать?
— В смысле, весточку передать?
— В смысле, «маляву».
— Ну, ты правильно все понял, — кивнул Прохор. — Через ментов можно. Если хорошо подмазать.
— Нечем… Да и перехватить могут… Менты совсем страх потеряли, метут без разбора…
— Да уж.
Слава хотел еще что-то спросить, но сдержался и снова лег.
А чуть позже дверь открылась, и в камеру ввели еще одного постояльца. Этот был и ростом поменьше, и в плечах поуже, но сила в нем чувствовалась. И сила, и хватка. А сколько хищного ястребиного блеска в глазах. Все бы ничего, но Слава узнал его, обрадовался.
— Сантер, братуха!
Парни по-братски обнялись, охлопали друг друга.
— Когда тебя приняли? — тихо спросил Сантер.
— Да сегодня, прямо на вокзале…
— А вернулся зачем?
— Так Ёж позвонил… — Слава осекся, глянув на Прохора.
— Да ты можешь говорить, — сказал Сантер. — Этот пес и без нас про наши дела знает. Кто, думаешь, Джапа, Рюму и Ревеня завалил?
— Он?
— А Михея кто сделал?
— Да ну!
— А Куцего, слышал, завалили? Куцего, Баяна и Комара.
— Тоже он?! — Слава надвинулся на Прохора с таким видом, будто собирался его сейчас ударить.
Но Прохор не увидел в его движении законченности, вовремя осознал, что это профанация, поэтому даже не дернулся. Зато с насмешкой спросил:
— Вы из какого отдела, ребята?
— Чего? — взвился Сантер.
— Хорошо под братву косите. Только не убедительно…
— Под братву?
— Не видать вам новых звездочек.
— Он думает, что мы менты, — ухмыльнулся Сантер, глянув на Славу. — Попал ты, пацан. Конкретно попал.
— За Михея мы тебе пасть порвем, — добавил Слава.
— Начинайте!
— Да нет, сейчас тебя менты вытащат… А ночью…
— Не знаю я никого Михея. Ни Джапа, ни Михея, так своему начальству и передайте, — усмехнулся Прохор.
Он уже был почти уверен в том, что перед ним тут разыгрывают дешевый спектакль.
— Начальство у нас — Михей. А ты его, гнида, завалил! — сквозь зубы процедил Сантер.
