* * *
Часть I
В безбашенной круговерти длинного брюссельского лета, в радостной бездумности этих дней вдруг прорезалась трещина, и из этой трещины на него – вернее, на них обоих – глянула иная действительность.
В тот день они кайфовали на тенистой скамейке, стоявшей на широкой аллее Брюссельского парка, возле Музея современного искусства. Авраам Авраам сидел, а Марьянка лежала, положив голову ему на колени. Стрелки показывали предвечерние шесть часов, в голубом небе ни облачка. Она читала, а он гладил ее короткие волосы. На книгу уже не было сил, потому что Авраам чуть ли не целый день читал детектив Бориса Акунина, сперва в их квартирке, а потом в двух кафешках, – ждал, пока у Марьянки закончится смена. И, как всегда, в конце он сумел доказать себе, что сыщик, герой романа, дал маху.
Вдруг сзади раздался визг.
Воплей той чернокожей Авраам не разобрал, но увидел, что она направляется к ним. Она била себя по голове, царапала лицо, а он сидел и глядел на нее. Марьянка встала и пошла к этой женщине, высокой и одетой в рваное, похожее на саван платье. На ногах у нее было несколько пар толстых шерстяных чулок и сандалии. Марьянка остановилась возле нее и о чем-то заговорила, а потом схватила женщину за руку, чтобы та перестала себя истязать.
– Кто-то утащил ее дочь, – сказала она Аврааму по-английски. – Ищет ее по всему парку и не может найти. Провожу ее к полицейскому посту.
– Пойти с тобой? – спросил инспектор, но все же остался сидеть на скамейке возле рюкзака и Марьянкиной открытой книжки, глядя, как они удаляются. Марьянка одной рукой обхватила женщину за талию, а другой держала ее за кисть. Возле Авраама валялся ее пластиковый мешок, из которого торчали другие пластиковые мешки. Бесчисленные мешки из игрушечного магазина «Тойсрус».
Вернувшись, Марьянка села чуть поодаль от него и попросила сигарету. Он увидел, что она плачет.
– Ну нашли? – спросил инспектор.
Молчание.
– Марьянка, ее нашли? – повторил Авраам. – Ее кто-то похитил?
– Нет у нее никакой дочки, – ответила девушка. – Полицейская ее знает. Она уже три недели болтается в парке. Сначала они ее дочку искали, а потом узнали, что никакой дочки нету. Во всяком случае, в Брюсселе. Она несколько лет назад приехала из Конго. И так вот терзает себя, пока не грохнется в обморок.
Дома они сидели за ужином, который Авраам приготовил перед уходом. И всё больше молчали.
На следующее утро это чувство прошло, но в тот вечер инспектору вдруг показалось, что все, что может пойти наперекосяк, пойдет наперекосяк.
И так оно и случилось.
1
Когда спустя три месяца Авраам Авраам впервые вошел в следственную камеру, его пробрала дрожь. Кондиционер работал с самого утра, и в камере стояла настоящая стужа. Инспектор помнил, как сидел здесь в последний раз, а напротив – та женщина.
За прошедшие месяцы он не раз думал о следующем расследовании, которое станет проводить в этой камере. Представлял, как в первый раз войдет сюда, спокойный и уверенный в себе, думал о первых вопросах, которые задаст твердым голосом. Это необязательно должно было случиться в первый же день. Но случилось – и, может, оно было к лучшему. Будто прыгнул со скалы в бурное море.
* * *
Первое, что он увидел, усевшись напротив подозреваемого, – узкое смуглое лицо, черные глазки, а потом тощие руки с выступающими венами. Грязные ладони и грязные ногти. Роста среднего, худой, небритый, лет этак тридцати. Подозреваемый сидел на другом конце длинного стола.
– Кто вы? – спросил он.
Авраам не стал отвечать. Он сидел, раскладывая на столе бумажки, как будто был один в комнате. Чтобы вникнуть в суть дела, материалов, находившихся в папке, было недостаточно. Полицейский бегло просмотрел их, пока разговаривал с коллегой, работавшей в патруле и задержавшей подозреваемого рано утром.
Согласно ее рапорту, отправленному в участок в шесть сорок четыре, поступило сообщение о подозрительном предмете. И хотя тревога могла быть и ложной, да и полицейских в городе не хватало, на улицу Лавон тут же выехала патрульная машина. Полицейские не смогли выявить, о каком именно участке идет речь, и по их просьбе информационная служба связалась с позвонившей им женщиной, которая в халате спустилась на улицу и указала им дорогу. Через десять минут там уже была команда саперов, которая перекрыла движение транспорта и пешеходов и начала приготовления к обезвреживанию подозрительного предмета.
При первоначальном осмотре в подброшенном чемодане был обнаружен будильник, соединенный электрическим проводом с бутылкой из-под безалкогольного напитка «Севен Ап», в которой была непонятная жидкость, и с чем-то напоминающим взрывное устройство. Согласно записи саперов, в семь пятьдесят чемодан был взорван.
За минуту до того как открыть дверь следственной камеры, Авраам послал Марьянке эсэмэску: «Приступаю к внеплановому расследованию. Как закончу, сразу позвоню», и она тут же ответила: «Отпуску гуд-бай? Удачи!»
Все было готово. Диктофон включен. Авраам попросил подозреваемого назвать свое имя, и тот сказал:
– Амос Узан. Вы мент? А вы в курсе, что я торчу здесь уже пять часов?
Инспектор не удостоил его ответом.
– Дата рождения?
– Моя? Десятое июля восьмидесятого года.
– Адрес?
– Ционут, двадцать шесть.
– В Холоне?
– Нет, в Лос-Анджелесе.
– Профессия?
– Дирижер оркестра, – ухмыльнулся Амос Узан. – Нету у меня профессии. Напишите, что я нынче безработный.
Согласно рапорту патрульной, Узан музыкантом не был. А был поваром в кафе «Ривьера» на набережной в Бат-Яме, потом – владельцем небольшого сервиса буксировки мотоциклов, а еще позже – хозяином маленького киоска в центре Холона. Кроме доходов от этих заведений он, видимо, потихоньку промышлял левыми делишками вроде работы наркокурьером и продажи гашиша. Родился в Бат-Яме и вырос в семье, известной социальным службам, без отца и с двумя старшими сестрами. Из гимназии вылетел. Мать его – косметолог. Первое дело на него завели, когда ему было пятнадцать. Они с дружком угнали тачку.
Авраам взглянул на него и снова уставился в бумаги. А потом сказал:
– Вы подозреваетесь в том, что сегодня рано утром подкинули к детскому саду на улице Лавон…
Но Узан прервал его:
– О чем это вы? Человек выходит поутру прогуляться, а его – царап! Да что у меня общего с детским-то садом?
– Выясним.
– Чего? Какие у вас вообще доказательства?
* * *
Из беглого просмотра дела и короткого доклада патрульной вытекало, что доказательств нет. Амос Узан был арестован благодаря смекалке полицейской, которая еще до обезвреживания муляжа взрывчатки взяла подробные показания у свидетельницы – той, что позвонила в справочную службу. Эта шестидесятичетырехлетняя пенсионерка встала рано поутру, чтобы убраться перед Рош ха-Шана
[1]. Она раздвинула в гостиной жалюзи и разложила на подоконнике ковер для просушки, а выбивать его решила только после восьми утра. Ее муж еще спал. Раскладывая ковер, свидетельница заметила мужчину, который вошел во двор дома номер шесть на улице Лавон. Вернее, на самом деле она увидела не как он вошел, а как пригнулся в кустах и шарил там. Сперва женщина решила, что это жилец, у которого что-то упало в кусты сверху, но потом рассмотрела, что он находится за кустами, у ведущей к детсаду тропинки, и прячет там какой-то чемодан. Почему это показалось ей странным? Да потому что в нескольких метрах оттуда стояли мусорные баки, и будь он жильцом этого дома, то бросил бы чемодан туда. И зачем прятать его так осторожненько, за кустами, вместо того чтобы поставить на тротуар? Дом свидетельницы стоит на краю улицы, но обзор из окна неплохой. Немного мешают деревья и электрический столб, но они не скрыли этого человека. По подсчетам полиции, женщина наблюдала за подозреваемым больше минуты, и исчез он не сразу, а, наоборот, оставался там, оглядывась по сторонам. Свидетельница побоялась, что, несмотря на расстояние, он заметит ее, и отступила назад, в гостиную. Когда же она снова высунула голову, то увидела, что незнакомец уже направляется в другую сторону, пересекая улицу Аронович. Не бежит, а медленно идет. И ей показалось, что вроде как прихрамывает. Описание, которое она сделала, как и следовало ожидать, было схематичным. Подозреваемый был низкорослым, худым и, если ей не изменяет память, в тренировочных брюках и фуфайке, коричневой, а может, другого темного цвета, с капюшоном. Черт лица женщина не разглядела.
