Когда Сара вернулся перед обедом, его сыновья сидели на ковре и тихо смотрели телевизор. Жалюзи были прикрыты из-за солнца, и в доме царил почти полный мрак. Эзер сидел скрестив ноги, а его братишка лежал рядом с ним. Мать устроилась позади них на диване, держа в руках вазочку с очищенным от кожуры миндалем и грецкими орешками. Может, из-за того, что он увидел во взгляде Эзера, Хаим вдруг спросил:
– Хотите поговорить с мамой?
Шалом вскочил с места и обхватил ему ноги. Эзер сдержанно взглянул на отца, и тот увидел в его глазах радость. Может, его программа начала разворачиваться? Они пошли в спальню матери Хаима, где он набрал телефонный номер. И подождал. Он сидел на кровати хозяйки дома, а дети стояли рядом, глазея на него. Потом услышал голос, объявивший:
– Вы попали к Хаиму и Джени Сара. В данный момент мы не можем ответить. Можете оставить свое сообщение.
Он положил трубку и сказал:
– Не отвечает.
– Почему не отвечает? – спросил Шалом.
– Может, спит.
– Может, она не хочет с нами говорить? – предположил Шалом, и Сара ответил:
– Вот тут же позвоним еще раз.
Эзер молчал, и в его больших глазах, которые накануне улыбались, Хаим увидел слезы.
– Я поговорил с мамой утром, – сказал он. – Перед тем, как вы встали. Мы сейчас ей снова позвоним.
Мать вошла в спальню и сказала ему на фарси:
– Может, лучше сказать им, что она не вернется?
Хаим промолчал.
Ничто из этого не было запланировано. И он не был уверен, что это хорошая мысль. Хотя так обрадовать их вначале… Они вышли из спальни, и Шалом сказал отцу:
– Правда же, я первый поговорю с мамой, перед Эзером?
– Вы сразу оба поговорите, – пообещал Сара.
И они снова улеглись на ковер в темной гостиной.
Мать Хаима предложила Шалому пойти пособирать листья во дворике, но он сказал:
– Нет, я хочу остаться с Эзером.
Хоть и зная, что Джени не ответит, Хаим снова отвел детей в спальню, и они ссорились, решая, кто будет стоять ближе к нему, пока он набирал номер и ждал, а потом вместо голоса Джени услышал собственный голос:
– Вы попали к Хаиму и Джени Сара… Можете оставить свое сообщение.
В последний раз с ним пошел звонить только Шалом, а Эзер остался у телевизора.
* * *
На другой день праздника, в пятницу, мать взяла их к Адине, сказав внукам, что та приготовила для детей тарелочки со сластями и дольками яблок в меду и наполнила дом игрушками. Она, мол, пригласила сына сестры, который на несколько лет старше Эзера, и они вместе поиграют в мяч. А потом все вместе у нее пообедают.
Шалом обрадовался, что пойдет в гости, особенно когда услышал про тарелочки со сластями. А Эзер пошел с каменным лицом, не произнося ни слова, будто во сне. После того как им не удалось поговорить с Джени, он снова стал замкнутым.
Хаим ремонтировал стену в ванной – соскоблил наждачной бумагой облезшую, облупившуюся штукатурку, по которой из-за постоянной влаги расползлась темная плесень; и когда стена подсохла, наложил новый слой водоотталкивающей краски. По всем каналам передавали песни и никаких разговоров. Сара думал, как ему подступиться к Эзеру. Потом он вынес радио во дворик и закончил подправлять бетонную дорожку, ведущую к дому. Жара снова стала невыносимой, и он снял рубашку. Спина у него болела, и все же он работал быстро, пытаясь прогнать мысли. Была б возможность, выбрал бы остаться здесь, несмотря ни на что. Вдали от их общей квартиры, от маленькой детской, в которую по вечерам светят окна соседнего дома. Неужели здесь он меньше боялся, потому что отцовская сила в этом месте ощутимее, потому что он тут все еще дома?
Хаим подогрел рис с курицей и в одиночку поел на кухне. Сам не зная зачем, пошел в спальню матери, но лишь присел там на кровать, а набирать номер не стал. Потом прилег и задремал. Вернуться в синагогу, как собирался, он не успел.
Назавтра пришел младший брат с детьми и забрал детишек в бассейн.
* * *
Только когда они в субботу вечером вернулись в Холон, Эзер вдруг заговорил.
Они проехали через Яффо, потому что там были открыты лавки, и Хаим купил зелени, яиц и сыра. Он позвонил в «Пекарни Братьев» и оставил на автоответчике напоминание, что завтра ему потребуется лишь половина от обычного количества булочек. Шалом задремал в машине, потому что не спал днем, и отец на руках отнес его в кровать, а потом поднял пакеты с продуктами. Было еще рано, и Эзер уселся смотреть телевизор, а когда программа закончилась, сам же телевизор и выключил. Хаим поставил варить яйца на кухне и нарезал овощи, а вернувшись в гостиную, увидел, что Эзер стоит у окна и смотрит сквозь прорези жалюзей. Его тельце в белой трикотажной рубашке было маленьким, ноги – худенькими и темными.
– Ты уроки приготовил? – спросил его отец.
– Мама больше не захотела с нами жить? – спросил мальчик вместо ответа.
Хаима будто хлестнули по лицу.
– Она на какое-то время уехала и позже вернется, – сказал он и почувствовал, что на этот раз нужно сказать больше.
Эзер повернулся и взглянул на него чужим взглядом.
– Почему она уехала?
– Потому что соскучилась по дому, по своей стране. Она давно хотела туда поехать. – Образ отца встал перед Хаимом, и он спросил Эзера: – Может, хочешь, чтобы мы снова ей позвонили?
Шалом закашлялся в кровати, а Эзер сказал, что не хочет. Яйца уже закипали, и Хаим пошел убавлять огонь. Вернувшись, он, как ему запомнилось, положил руку Эзеру на плечо и сказал, что пора спать.
– Если мама родилась в другой стране, как же ты ее встретил? – спросил мальчик.
Тогда ли Сара понял, что ради их спасения от боли придется сказать им правду? Что иного пути нет?
– Она приехала сюда поработать, так я ее и встретил, – рассказал он.
– Как?
– На работе. Она где-то работала, а я пришел туда и увидел ее.
– И решил на ней жениться?
– Да.
…Это было примерно через год после того, как Джени приехала в Израиль. Еще толком и на иврите не говорила. Работала она у соседа матери Хаима, вдовца, сломавшего шейку бедра и позже умершего от инфаркта. Встретились они не в доме этого вдовца, а у матери. Джени пригласили на ужин, и Хаима тоже. Семья вдовца собиралась определить его в заведение для инвалидов, и Джени теряла работу, а ее право на пребывание в стране уже истекло. Сара не помнил, что на ней было надето, потому что не обращал внимания на такие тонкости. Он просто помнил, что во время ужина все сидели тихо и что Джени выглядела смущенной. Она не знала, что и он там будет, но поняла, зачем устроили этот ужин. И он не мог сказать, когда и как они встретились во второй раз. Через несколько недель они вечером вышли в тайский ресторан, и Джени разъясняла ему меню. А когда поняла, что из него слова не вытянешь, заговорила сама. Быстро и помогая себе руками, рассказала про родителей, что оба они умерли, когда она была еще ребенком, – сперва умерла мать от тяжелой болезни, а через два года отец, от горя. И про сестру, вышедшую замуж за турецкого торговца и проживающую в Берлине. На Филиппинах у нее никого не осталось, а в Израиле – так она сказала – ей работалось хорошо. В ней была живость, чуждая Хаиму, но эта живость ему понравилась. Она могла болтать и болтать, а он только слушал. Про свадьбу они тогда еще не говорили. И про детей тоже…
